— Э! — сказал Хамид, грустно кривясь. — Ты, Беляш, большой человек, а рассуждаешь как ребенок! Ты подумай! Вот скажи, почему их пригнали в Хуррамабад? Почему не в Ташкент, не в Термез? Почему не в Ашхабад? А? Почему?

Беляш наморщил лоб.

— Хрен его знает! — сказал он, подумав. — Ну, почему?

— А-а-а! То-то! Почему! Вот и я думаю — почему? Потому что здесь и так уже живет много армян! Знаешь, где они работают? Они в исполкоме работают, — посмеиваясь, Хамид стал загибать пальцы, — в правительстве работают, в ЦК работают! Им позвонили армяне из Баку и сказали: братья, нам здесь плохо, нас убивают, режут наших детей! Возьмите нас к себе! Вот скажи, ты бы смог брату отказать?

Брат у Беляша, натурально, когда-то был. Он уже не помнил, когда видел его в последний раз… когда это было? Хрен знает, когда это было… После того как Беляш с зоны откинулся, сразу приехал, повидались… это точно! Потом еще раз или два… Выходит, не меньше трех лет прошло… Люська его, стерва худая, все кобенилась — не надо к нам пьяным! не надо к нам грязным! Он же помнил, он же и сейчас еще отлично помнил — ему хорошо с братом было! Он помнил то сладкое щекотание в горле, те нестыдные слезы! Беляш обнимал его и говорил: «Братишка! Ну ты пойми!.. Ты пойми!..» А потом хватал за руку и крепко-крепко сжимал, часто моргая и молча глядя прямо в глаза. Что он хотел этим сказать — ему и самому было всякий раз неизвестно. Да и неважно! Главное — хорошо ему было с братом! Он ведь и денег почти никогда не просил, приходил так просто — посидеть, посмотреть на них… А Люська вон чего — рассорила, отвадила, сука!..

— Брату… — вздохнул он. — Как брату откажешь…

— Во-о-о-от!.. И они не могут!

— Ну так и селили бы к себе, — буркнул Беляш. — Почему в новые квартиры? Я вон сколько когда-то на очереди стоял — хрен да маленько я получил, а не квартиру! Так и жили с тещей, чтоб ей!.. — Лоб у него покраснел от обиды. — А тут сразу, что ли?

— Врут, наверное… — безразлично сказал Камол. — Четыре тысячи! Это где же столько квартир взять! Это что же? Ну, допустим, четыре человека в квартиру… это сколько же? Это тысяча квартир, что ли? — он безнадежно присвистнул. — Врут как нанятые! Откуда столько квартир? Ну сам посуди — строят, строят, никак ничего не построят… А тут сразу тысяча!

— А вот так и будет — что ни построят, то им и будут отдавать! А ты облизывайся! — сказал Хамид.

Ватага парней — большинство в халатах, в тюбетейках — тесной гурьбой шагала по ряду — шагала размашисто, твердо, громко перекидываясь незначащими словами, ни с того ни сего взрываясь вдруг оглушительным хохотом, независимо и немного свысока посматривая на прижухнувшихся торговцев. Впереди всех шел высокий мужик… да, не парень, понял Беляш, присмотревшись, а довольно плотный, рослый, подтянутый мужик — в новом черном халате, блестящих сапогах и ослепительно-белой чалме. Беляш почувствовал, как вдруг заломило переносицу от нехорошего, знобящего предчувствия — точно перед серьезным мордобоем.

— Кишлачные, что ли, — протянул Камол, щурясь. — Во раздухарились!..

— Эй, мусульмане! — закричал предводитель, неожиданно оказавшийся стоящим на одном из пустых прилавков. Беляш не заметил, сам он вспрыгнул или его подсадили. — Правители едят ваше мясо! Они едят ваше мясо и запивают вашей кровью! Им дела нет до того, что вы бедны, а дети ваши недоедают!.. Мало вам русских, которые устанавливают на вашей родине свои законы и запрещают вам жить по заветам предков! Теперь вам будут навязывать законы армян! Беженцам из Баку уже отдали все новые квартиры! Это только начало, мусульмане! Это только начало! Скоро им отдадут ваш хлеб и вашу работу!..

Ватага взревывала после каждой фразы.

— Что он на русских-то… — пробормотал Беляш. — Чем ему русские-то помешали…

— …Они все вместе тянут из вас соки! Каждый из вас знает, сколько пота проливает народ, выращивая хлопок и виноград, рис и яблоки! Где все это? Почему ваши дети довольствуются куском черствой лепешки? — и это еще светлый день, когда он есть!.. Потому что русские вывозят все к себе! В России нет хлопка, нет риса и винограда — все это они отнимают у ваших детей!..

— Прямо уж — увозят! Прямо уж! — буркнул Беляш, пожав плечами. — Что мелет?

Должно быть, оратор невольно увлекся. Гневно взмахнув рукой, он сделал короткий шаг по прилавку и заступил на горку изюма. Торговец, стоявший рядом и опасливо за ним наблюдавший, предостерегающе крикнул и схватил его за штанину.

— Скотина! — Оратор стал топтать изюм, расшвыривая его с футбольным ожесточением. — Только о своей шкуре думаешь! Скоты! Мерзавцы! Вы все дрожите только за свои шкуры! Только за свой товар!..

Торговец отчаянно визжал, пытаясь обнять его ноги — то ли для того, чтобы умилостивить, то ли просто чтобы помешать уничтожению драгоценного товара.

— За свое барахло! — ожесточенно кричал человек на прилавке.

Он высвободил ногу и безжалостно пнул торговца в лицо. Тот отшатнулся, закрываясь ладонями.

Ватага взревела и мгновенно сошлась вокруг него.

Те, кому не хватило места, чтобы дотянуться до избиваемого, стали переворачивать ближайшие прилавки.

— А-а-а-а!!! — многоголосо ревел потрясенный базар. — А-а-а-а!!! А-а-а-а!..

5

Кодла уже быстро уходила к северным воротам. К ней присоединилось порядочно народу, и теперь предводитель по-военному решительно шагал во главе возбужденной толпы человек в шестьдесят. Многие что-то вопили на ходу и угрожающе трясли кулаками. На месте стычки толклось несколько вышедших из состояния столбняка торговцев — одни, немилосердно галдя, подбирали с земли потоптанный товар, другие бестолково пытались поставить на место поваленные прилавки. Избитый сидел на мешке с капустой, выл, растирая яркую юшку по темной физиономии.

— Во как… — сдавленно сказал Беляш. — Здорово они его отволтузили… — Он сглотнул слюну. — А что он до русских-то довязался?.. Не, ну это-то, конечно, правильно… про квартиры-то…

— Да уж… — шепотом сказал Хамид. Казалось, он боится даже посмотреть в ту сторону.

Между тем базар сворачивался — большинство торгующих суетилось за своими прилавками, спешно упаковывая и распихивая по мешкам недавно разложенный товар; «Хали-и-иф! Э-э-э, Хали-и-иф!.. — пронзительно орала возле входа в чайхану толстая зеленщица в зеленом шерстяном платке. — Тележку, тележку давай! Я за тебя буду работать?! Что стоишь, ишак!..»; владельцы мелочных ларьков, задвинув окошки, лязгали стальными поперечинами; покупатели рассосались при самом начале скандала; те же, кто появлялся вновь, инстинктивно настораживались то ли при виде пустых прилавков, то ли от ощущения общего неблагополучия — так или иначе, толку от них было мало.

Прибежал мальчик и моментально похватал со стола все, что на нем стояло.

— Погоди! — возразил изумленный Беляш, в котором не умирала надежда на то, что у Камола осталось от выигранных денег столько, чтобы им махнуть еще по соточке. — Ты чего! Ну-ка поставь где взял!