Я знал лишь одно: это связано с гибелью Гитты.

– Послушай, – сказала Зебра, вновь наполняя мою чашку горячим кофе, – а может, Рейвич сам решил искать смерти?

Я заставил себя сосредоточиться на ее словах.

– С этим я бы мог ему посодействовать еще на Окраине Неба.

– Ну а может, он бы предпочел непростую гибель. Какая возможна только здесь.

Она была невероятно красива. Блеклые полосы подчеркивали природную лепку лица, придавая ему сходство с неокрашенной маской. Сейчас, сидя за завтраком, друг напротив друга, мы впервые ощутили некое подобие близости, с тех пор как нас соединил Пранский. Сегодня мы не занимались любовью, и дело не только в том, что я был до предела измотан. Зебр также не проявила инициативы. Ничто в ее поведении или манере одеваться не указывало на то, что наши отношения когда-либо носили не только холодновато-деловой характер. Вместе с внешними проявлениями исчезла и причина, и я не считал это тяжелой потерей. Не только потому, что не был способен сосредоточиться на такой простой и естественной вещи, как физическая близость. Просто в прежних поступках Зебры слишком явно ощущалась наигранность.

Я пытался почувствовать себя обманутым, но безуспешно. Меня ведь тоже не назовешь образцом честности.

Но как легко она изменила внешность…

– Вообще-то, – проговорил я, – есть еще один вариант.

– Какой?

– Человек, которого я видел, не был Рейвичем. – Я поставил пустую чашку и встал.

– Ты куда?

– Пойду прогуляюсь.

В Эшер-Хайтс мы отправились вместе.

Вагончик приземлился, осторожно коснувшись рычагами-опорами скользкой от дождя поверхности выступа. К этому времени движение успело снова оживиться. День был в разгаре. Костюмы прохожих, равно как их анатомические особенности, выглядели чуть менее вызывающими. Казалось, общество Полога предстало в ином виде, преобладали граждане, ведущие более размеренную жизнь, чуждые безумным ночным развлечениям. Конечно, и здесь не обошлось без эксцентризма. Я не встретил особенных отклонений от пропорций нормальной человеческой фигуры, хотя в этих пределах было представлено все разнообразие видоизменений. За исключением экзотических вариантов кожной пигментации и волосяного покрова, наследственные признаки не всегда можно было отличить от работы миксмастеров или их подпольных коллег.

– Надеюсь, ты не просто решил прогуляться, – заметила Зебра, когда мы высадились. – И не забывай, что тебя кое-кто ищет. Можешь считать, что они работают на Рейвича, но хочу напомнить: у Уэверли были друзья.

– В других системах?

– Думаю, нет. Зато они могут выдавать себя за иммигрантов. А еще есть твой Квирренбах.

Она закрыла за собой дверцу, и фуникулер немедленно умчался выполнять очередное поручение.

– Квирренбах может вернуться с подкреплением. И начать поиски с Доминики, если ты действительно оставил его там. Правильно рассуждаю?

– Ну да, – согласился я, надеясь, что мой голос звучит не слишком озабоченно.

Мы подошли к краю посадочного карниза, к одному из телескопов, установленных на парапете. Сам парапет был мне по грудь, но перед телескопами возвышалась небольшая платформа. В итоге наблюдатель словно висел над головокружительной пропастью Бездны. Приникнув к оптическому прибору, я поворачивал его и обшаривал взглядом панораму, одновременно сражаясь с колесиком регулировки фокуса. Наконец понял: я не добьюсь четкого изображения, поскольку воздух пропитан смогом. В узкой перспективе Полог еще сильнее напоминал трехмерную головоломку – или срез живой ткани, пронизанной то ли жилками, то ли капиллярами. И где-то здесь, в этом лабиринте, находится Рейвич – одинокая молекула в кровеносной системе огромного Города.

– Что-нибудь видишь? – спросила Зебра.

– Пока нет.

– Кажется, ты волнуешься, Таннер.

– А ты бы на моем месте не волновалась? – Я резко развернул телескоп вокруг оси. – Я прибыл сюда, чтобы убить человека. Возможно, он этого не заслуживает, возможно, единственная причина моих действий – следование идиотскому кодексу чести, который никто здесь не понимает и не уважает. Тот, кого я должен убить, издевается надо мной. В свою очередь, на меня охотится какая-то парочка. Моя память вытворяет черт знает что. И в довершение всего я выясняю, что человек, на которого я полагался, постоянно лгал мне.

– Не понимаю, – проговорила Зебра, но по ее тону было ясно обратное.

Во всяком случае, она знала, к чему я веду.

– Ты не та, за кого себя выдаешь.

Ветер, налетев на нас, едва не унес с собой ее удивленное восклицание.

– Ты работаешь на Рейвича? – прямо спросил я.

Она тряхнула головой: мол, что за нелепое утверждение, однако явно переигрывала. Не могу назвать себя блестящим актером, но Зебра не лучше. Может, организуем театральный кружок для самообразования?

– Ты сумасшедший, Таннер. Мне с самого начала показалось, что у тебя мозги набекрень, но теперь я знаю точно.

– Ты уже работала на него в ту ночь, когда нашла меня, – продолжал я. – История с саботажем была просто легендой – довольно неплохой, но все же легендой.

Я шагнул с возвышения. И неожиданно почувствовал себя абсолютно беззащитным, – казалось, порыв ветра мог швырнуть меня в Бездну или в Мульчу.

– Возможно, меня действительно схватили игроки. Но ты вышла на меня еще раньше. Рейвич подослал Квирренбаха; потом, по-видимому, мне удалось стряхнуть «хвост». Но оставался еще кто-то – он держался в отдалении, не привлекая к себе внимания. На какое-то время ты потеряла меня из виду, пока Уэверли не вживил мне в голову имплантат. Тогда тебе удалось снова выследить меня. Ну как тебе версия?

– Полный бред, Таннер.

В ее голосе не было уверенности.

– Хочешь узнать, как до меня это дошло? Самое главное, не говоря о мелких деталях.

– Давай, я послушаю.

– Тебе не следовало упоминать Квирренбаха. Я ни разу не называл его имени. Честно говоря, нарочно. Я ожидал, что ты промахнешься, и у тебя вырвалось. Кажется, мне повезло.

– Ты подонок. – Она произнесла это слово с такой нежностью, будто оно было ласковым прозвищем, какие дают друг другу любовники. – Ты хитрый подонок, Таннер.

Я улыбнулся:

– Ты могла бы оправдаться, если бы захотела. Почему бы не сказать, что это имя упоминала Доминика? Ты же спрашивала ее, с кем я был. Я думал, ты так и поступишь, – честно говоря, не ожидал другого ответа. Но теперь