станет главным источником роста занятости в будущем»[371]. Возникает не только экономическое разделение, где одни зарабатывают гораздо больше других, но и статусное – между обеспеченными и теми, кто им служит.

Чтобы увидеть, как фрикционная технологическая безработица может проявиться в будущем, рассмотрим миллионы людей, зарабатывающих на жизнь в качестве водителей в Соединенных Штатах. В мире беспилотных автомобилей многие из этих рабочих мест – от 2,2 до 3,1 млн если верить администрации президента Обамы – исчезнут[372]. В то же время новые могут появиться и в других сферах. Возможно, произойдет резкий скачок спроса на компьютерных специалистов, способных проектировать, калибровать и обслуживать беспилотные флоты. Или, возможно, в более процветающей экономике увеличится спрос на неквалифицированные услуги, такие как уборка, парикмахерское дело и садоводство. Но безработным водителям, возможно, будет непросто воспользоваться любой из этих новых возможностей. Дальнобойщикам не так-то легко переучиться на программистов. Им может не понравиться характер новых ролей. И даже если бы они захотели получить одно из этих рабочих мест, они могут жить не там, где надо. Таким образом, вытесненные работники могут столкнуться с несоответствием навыков, личности и места жительства.

Идея фрикционной технологической безработицы может не походить на наши кошмарные фантазии, связанные с будущим труда. Некоторые могут задаться вопросом, считается ли это «реальной» технологической безработицей, ведь если бы рабочие научились правильным навыкам, изменили свое мнение о себе или просто переехали туда, где есть работа, трения бы исчезли. Но не стоит отвергать эту проблему на подобных основаниях. Хотя теоретически это может быть только временным вопросом, на практике такие трения очень трудно разрешить. И с точки зрения работников, нет никакого значимого различия между недоступной им работой и ее полным отсутствием. Для них рассказы об островах занятости в других отраслях экономики с таким же успехом могут быть вымыслом.

Глава 7. Структурная технологическая безработица

Несколько лет назад Крис Хьюз, один из основателей Facebook, оказался на ужине с несколькими влиятельными экономистами и высокопоставленными политиками. На этот вечер пригласили и Джейсона Фурмана, председателя Совета экономических консультантов при президенте Обаме, – он выступил перед собравшимися с докладом «Цифровая конкурентоспособность». Хьюз, которого интересовало будущее работы, прервал его выступление вопросом: «Как именно вы планируете будущее, где будет больше искусственного интеллекта и, возможно, меньше рабочих мест?» Фурман, «едва скрывая раздражение», по словам Хьюза, ответил: «Триста лет истории показывают, что такого не произойдет»[373].

По моему опыту, к идее «фрикционной» технологической безработицы, исследованной в предыдущей главе, экономисты обычно относятся спокойно. Они легко могут представить себе будущее, в котором есть много работы, но не все люди могут ее выполнять. Однако Хьюз спрашивал Фурмана о другой проблеме. Он хотел знать, что делается для подготовки к будущему, где не будет достаточно работы для людей – и точка. Сценарий, в котором вообще не будет хватать рабочих мест, мы можем охарактеризовать как «структурную» технологическую безработицу. Такую возможность большинство экономистов, таких как Фурман, рассматривают гораздо менее охотно[374].

Неужели они правы? Разве тот факт, что после трех столетий радикальных технологических изменений у людей все еще остается достаточно работы, говорит нам о том, что так будет всегда? Я так не думаю. Да, история показывает, что в прошлом было достаточно спроса, чтобы обеспечивать почти полную занятость. Но это не гарантирует, что так будет и в последующие десятилетия. До сих пор замещающая сила, вытесняющая рабочих, была слабее дополняющей, поднимающей спрос на их работу в других сферах. Но вполне вероятно, что это равновесие между силами в будущем будет склоняться в другую сторону, причем постоянно.

Конец дополняющей силы

Нет никаких сомнений в том, что по мере дальнейшего присвоения задач машинами вредная замещающая сила будет становиться все сильнее. Работники будут вытесняться из круга видов деятельности – более широкого, чем когда-либо прежде. Но почему мы не можем просто положиться на дополняющую силу, чтобы преодолеть этот эффект, как было до сих пор? Почему он не может служить бастионом против замещающей силы? Дело в том, что присвоение задач машинами имеет еще один пагубный эффект: со временем оно, скорее всего, не только увеличит замещающую силу, но и истощит дополняющую.

В прошлом, как мы уже видели, дополняющая сила повышала спрос на вытесненных работников тремя способами: через эффекты производительности, роста пирога и изменения пирога. Благодаря им людям всегда хватало работы. Но в будущем машины продолжат безжалостно двигаться вперед и каждый из этих эффектов, вероятно, сойдет на нет.

Эффект продуктивности

До сих пор главным способом действия дополняющей силы был эффект продуктивности. Машины забирали у людей определенные функции, но в то же время работники становились продуктивнее в других, неавтоматизированных видах деятельности. Когда эти улучшения в производительности труда становились заметны потребителям (цены снижались, а качество – повышалось), спрос на труд возрастал.

В будущем новые технологии, несомненно, продолжат повышать производительность некоторых людей. Но спрос на работников будет повышаться, только если они приспособлены для выполнения определенных задач лучше, чем машины. Если же этого не произойдет, повышение продуктивности рабочих потеряет значение: машины просто займут их место[375].

Подумайте о каких-нибудь традиционных ремеслах вроде изготовления свечей или прядения хлопка. Когда-то ими занимались люди. Однако сегодня эту работу почти полностью выполняют машины. Возможно, кто-то все еще интересуется тем, насколько хорошо люди могут выполнять свои задачи: сколько свечей может сделать современный мастер или сколько хлопчатобумажных нитей может произвести ткач, пользуясь современными инструментами? Однако с экономической точки зрения эти человеческие способности уже не имеют никакого значения – гораздо эффективнее просто автоматизировать подобные действия.

По мере того как машины будут дальше присваивать задачи, человеческие способности будут лишаться ценности для все большего числа занятий. Возьмем системы спутниковой навигации. Сегодня они облегчают таксистам передвижение по незнакомым дорогам, улучшая качество работы водителей. Поэтому сегодня они дополняют людей. Но это будет верно только до тех пор, пока люди будут лучше машин проезжать путь из точки А в точку Б. В ближайшие годы это изменится: в конечном итоге программное обеспечение, вероятно, сможет управлять автомобилями эффективнее и безопаснее, чем люди. Тогда станет уже не важно, насколько хорошо люди умеют водить машину: это умение перестанет быть коммерческим и останется лишь забавной причудой, как ручное изготовление свечей или хлопчатобумажных нитей[376].

Шахматы – еще одна иллюстрация того, как эффект продуктивности исчезнет в ближайшие годы. В течение некоторого времени Гарри Каспаров прославлял феномен, который он называет «кентаврскими шахматами», когда человек-игрок и