Ирас... детская горячность... а то сидит, развёртывая папирусы Платоновых писаний... как в её натуре соединяется... Маргарита понимала, почему Ирас так хочет глядеть на воинов. Потому что Ирас боится их! А ей хочется не бояться; ей хочется быть такой, как они, быть сильной, храброй, свободной, такой сильной, храброй и свободной, какими могут быть только мужчины, а женщины никогда не могут быть такими; женские сила, храбрость и свобода — иные и не нужны Ирас!.. Маргарита подосадовала на себя: зачем она так много думает об Ирас! Пошла впереди рабыни...

С галереи нижней виден был один из многих внутренних дворов. О стены бился разноголосый гомон, летел вверх — мужские голоса — многоголосье... Во дворе полно было мужчин. Коротко стриженные головы — сверху — как мячи... Иные расстёгивали панцири, обитые металлическими пластинками; другие в коротких цветных шерстяных туниках... Многие — босиком, но были и в калигах, в сапогах с открытыми пальцами, длинными, большими и грязными мужскими пальцами... И все представлялись Маргарите сходными друг с другом, все были на одно лицо — шумное, плотное, с такою резкой мимикой мужское лицо жёсткого, уверенного в себе мужчины... Ирас вглядывалась жадно... Они хохотали, обливали друг друга водой, шумно плещуще, из больших кувшинов, тяжёлых, должно быть, но их плотные мускулистые руки легко поднимали эти кувшины и опрокидывали... На лестнице, напротив галереи, показались две рабыни дворцовые с большими подносами в руках.

На подносах — кувшинчики глазурованные с тёмным ячменным пивом... Воины весело, с криками весёлыми, в мокрой одежде, облепившей сильные тела, размахивая широко и резко руками и припрыгивая, будто уличные мальчишки, побежали, толкаясь к лестнице, хватали с подносов кувшинчики, запрокидывали головы, хлестали египетское пиво... Протягивали руки, хватали девок за груди под тонкими рубахами... Девки визжали, отбивались, шлёпали размашисто ладонями по рукам мужским... Медные подносы упали звонко на ступени... Маргарита глядела с отвращением и интересом. Ей резко не хотелось глядеть на всё это, но и хотелось... Один из воинов разглядел девочек на галерее и что-то крикнул им. Его сотоварищи захохотали громче... Рабыни тоже увидели Клеопатру, испугались, залопотали солдатам, пытались объяснить словами, египетскими, греческими, ломаными латинскими, и знаками рук, пальцев, что ведь это царевна... или царица?.. Рабыни кинулись бежать вверх по ступенькам... На лицах воинов выразилась некоторая растерянность, но они продолжали глядеть на девочек... Маргарита вскинула голову и пошла прочь, в глубь галереи, Ирас — за ней... Вдруг поняла, какое всё это унижение!.. Римские солдаты во дворце! Римский сброд глядит, пялится на правнучку Птолемеев, как на продажную базарную девку!.. Ирас не поймёт, она — рабыня...

— Это не простые воины, — сказала Ирас, — это охрана при квесторе Марка Антония... — Ирас как будто отчасти прочитала мысли Маргариты и отчасти на них ответила...

— Они во дворце!.. как в своём доме... Так противно!..

— Только самые важные из них! Сами полководцы — Габиний и Антоний, квесторы — войсковые казначеи, легаты при полководцах!

— Всё вызнала! Замолчи!..

Ирас умолкла, как отрезало... Маргарита поняла, о чём подумала сейчас, внезапно, о том, чтобы сказать... отцу! Пусть он прикажет римлянам удалиться из дворца!.. Но ведь это было гадко: даже и подумать о том, чтобы просить отца... Это... было... как будто она предала Веронику!.. Она не хотела спрашивать о Веронике, боялась. Она твердила себе, про себя, что Вероника и Деметрий бежали, спаслись! Она уже и сама не понимала, верит она в такое спасение (чудесное, да?) или не верит. Скорее не верила, но сама себе не хотела, боялась в этом своём неверии признаться!..

* * *

Потом... Дальше...

С отцом она более не виделась. Он к Маргарите не приходил и не звал её в свои покои; Маргарита знала, что он занял прежние покои Деметрия. Она снова сидела в своей спальне. Хармиану гнала от себя. Ирас, быстрая, бродила и бегала по коридорам, галереям и террасам дворца, глядела во все глаза, вслушивалась. Поделиться новыми впечатлениями ей, впрочем, было не с кем; у неё никого не было, одна только Маргарита! Она хотела было что-то рассказать Маргарите, куда-то позвать, но Маргарита с силой ударила её по щеке и прогнала криком!..

— Римляне уже в другом дворце живут, там, где дорога поворачивает к Ракотису, — Ирас не уходила, даже не потёрла пальцами правой руки припухшую, болезненно покрасневшую щёку...

Маргарита накинулась на неё, била её в грудь кулаками, выкрикивала:

— Пошла вон! Пошла вон!.. — И зашлась в крике простом: — А-а-а! — Потому что Ирас уходила слишком медленно... И потому что Ирас вновь как бы прочитала её мысли, и как будто успокаивала её, и это было противно Маргарите!..

Пошли такие страшные дни, такие томительные... с того дня, как всё это случилось, Вероникино платье, глупое сидение Маргариты на троне, римляне, отец!.. Теперь Маргарита чувствовала себя гадкой... Предательница!.. предала Веронику... Маргарита боялась римлян, римских солдат. Почему-то ей всё время казалось, что они и отец захотят совершить над ней, над её телом, насилие! Теперь она боялась всех на свете мужчин, боялась смерти насильственной, стала бояться животных, не допускала в спальню кошку Баси... Наверное, Арсиноя привыкла жить всегда в таком настроении, всегда вот так!.. Но я не могу так жить!.. Я томлюсь... Мне плохо, плохо... А сколько дней прошло? Наверное, один день... Или два дня?..

Хармиана осмеливалась говорить, что Арсиноя хочет видеть Клеопатру...

— Нет, нет, нет... Я никого не могу видеть... Только...

Хармиана округляла понимающе глаза. Конечно, Маргарита хотела видеть только Веронику. И уже знала, что Веронику нельзя видеть! Оставалось надеяться, что Вероника жива... Маргарита вдруг заметила, что у Ирас и Хармианы похожие брови, немножко хохлатые, на переносице сходятся... Хармиана так сочувственно смотрела, жалела... Маргарита уже равнодушно принимала жалость, жалость к ней рабыни уже не воспринималась как унизительная...

Хармиана явилась, и вся — будто растекалась, текла густо-жидкостно — сочувствием. Сказала голосом, почти дрожащим, что надо идти прощаться с Вероникой. Маргарита не спрашивала...

Все пошли: два раба, один — с факелом светильным, Хармиана, Ирас не было. Маргарита шла. Не подходила близко к младшей сестре, к Арсиное, нарочно не подходила; и Арсиноя знала, что Маргарита нарочно к ней не подходит. Кама шла немного поодаль от Маргариты, несколько рабынь сопровождали Арсиною. Маргарита украдкой взглянула на Каму... поняла, что Кама плакала, много плакала... Выражение лица Камы было таким страдальческим, что даже увиделось Маргарите смешным...

Пошли в глубокий подвал-подземелье, по ступенькам, таким выщербленным; стены были сырые, сложенные из больших нетёсаных камней... Арка... сломанная металлическая решётка... Потом тюремщик отворил дверь в темноту замкнутую. Раб вставил факельный светильник в нарочную скобу. Вошли только Маргарита и Арсиноя, остальных не впустили. Вероника сидела на дощатом ложе, широком, на краю ложа стеснилось тряпье вместо постели. Маргарита сразу увидела, как Вероника зажмурилась от внезапного света, и её лицо такое нежное, и руки брошены на колени, и одно из платьев на ней, так знакомых Маргарите... Но Вероника ведь осталась прежней, не переменилась, а Маргарита переменилась страшно! И это до того странно, то есть то, что Вероника прежняя, а Маргарита уже другая. А Вероника сидит здесь, она из детства Маргариты, которого уже нет... Вероника посмотрела на Маргариту, и Маргарита сразу поняла, что её вид никак не утешил старшую сестру. И надо было не думать о том, что ведь это прощание!.. Так сказали; сказали, что это прощание!.. Маргарита хитрила сама с собой, хитрая, как будто сумасшедшая... говорила себе, что ведь это прощание, потому что Веронику сошлют куда-то далеко, в далёкую глубь Египта... Ну куда-нибудь уедет Вероника, туда, где Аравия, далеко... Я знаю, что это неправда, я думаю неправду! Но я хитрю, как хитрая сумасшедшая... это просто, чтобы не кричать с плачем... Вероника щурилась, уже отвыкла от света, смотрела на Маргариту, на Каму, уже и Кама подошла, приблизилась. Вероника слабо приподняла руку, подзывала их обеих к себе. Они обе сделали несколько шагов, стояли совсем близко перед ней, склонили головы, смотрели на её лицо. Лицо было такое, как будто бы она только что проснулась, или нет, её разбудили; и ей очень хочется снова спать! И вот она сейчас попрощается с ними и снова заснёт... Она, конечно, хотела обнять их обеих, обеими руками; одну — одной рукой, другую — другой. Но как будто не знала, надо ли их обнимать. Всё же привлекла к себе, к своим коленям, обняла и быстро опустила руки снова на колени... Хотела сказать... сжала губы, не сказала... Маргарита догадывалась, что хочет сказать Вероника — любите, то есть друг дружку, не ссорьтесь... Не сказала... И вот они уже все возвращаются... Маргарита вдруг заплакала громко, побежала назад... В глазах расплывалось от слёз... Она вбежала в другой коридор, не в тот, в который надо было вбежать, чтобы вернуться к Веронике... Коридор был узкий и длинный, потолок вдруг высокий, сводчатый, кирпичный... Она увидела — вдруг, что ведь это другой коридор! Испугалась, остановилась, раскричалась унизительно: