— Все в порядке, я уже уходила, — сказала Морган, берясь за бумажный мешок. — Ты меня не проводишь, Питер? Мне так интересно обо всем расспросить тебя.

Все еще продолжая смеяться и восклицать, Питер раскрыл перед ней дверь и со словами «Дай-ка мне это» отобрал у нее набитый мешок.

— Всех благ, — сказала Морган. Она хотела сказать «До свидания», но поперхнулась и не смогла, а только выдавила из себя подобие улыбки.

Не отвечая, Таллис молча кивнул. Лицо стало жестче и отстраненнее. Светло-коричневые глаза смотрели туда, где она стояла, но видели ее как в дымке.

Неуверенно подняв руку в прощальном привете, Морган поспешно устремилась за Питером. Выйдя из дома, она с облегчением и почти с радостью вдохнула затхлый, горячий от солнца воздух замызганной улочки, окинула взглядом сначала дома, потом синий купол над головой. Я повидалась с ним, я это сделала, все прошло, все позади, стучало в голове. Скоро я возьму в руки стаканчик виски, сяду и расскажу обо всем Хильде. О господи, какое облегчение! Что бы ей ни сулило будущее, что бы она ни задумала позже, когда опять сможет строить планы, первый шок был уже позади, а значит, все теперь будет и лучше, и проще. Внезапное чувство свободы вдруг придало ей парящую невесомость танцующей тени. Повернувшись, она заглянула в искрящиеся от смеха глаза Питера, и они весело заговорили, перескакивая с предмета на предмет.

— Какой, право, Саймон еще ребенок! — воскликнул Руперт.

С рюмками в руках они с Акселем стояли возле окна в кабинете Руперта и наблюдали за сценкой в залитом солнцем саду. Аксель, мрачновато следивший глазами за своим молодым возлюбленным, начавшим подниматься по лесенке из бассейна, ничего не ответил. Хильда, облаченная в цельный розовый купальник, лежала, расстелив на плитах голубую подстилку, тут же рядом и натирала свои блестящие бронзовые ноги лосьоном для загара. Саймон взглянул наверх и помахал рукой. Руперт ответил тем же движением. Аксель едва заметно приподнял рюмку.

— О боги, — сказал Руперт, — глянь-ка, кто это. Из стеклянных дверей вышли Морган и Питер. Торопясь им навстречу, Хильда опрокинула флакон, и лосьон пролился на подстилку. Саймон радостно вскрикнул и распахнул объятия. Аксель поспешно отошел от окна.

— Давай-ка, Аксель, спустимся к ним, — сказал Руперт.

— Я вдруг подумала, а почему бы и не прихватить его с собой, — говорила Морган.

— Морган, как я бесконечно рад тебя видеть. Я так скучал! Питер, привет! — кричал Саймон.

— Добрый вечер, Питер. Я очень рад, что ты здесь, — сказал Руперт.

— Откуда вы? — спросила Хильда.

— От Таллиса, — небрежно ответила Морган. — Кто-нибудь, ради бога, налейте мне выпить.

— Сию минуту! — воскликнул Саймон. — Я сейчас принесу стаканы. Как это удачно, что мы как раз здесь.

— Ты виделась с Таллисом? Превосходно, — одобрительно улыбаясь Морган, заметил Руперт, но в этот момент та смотрела в другую сторону.

— Дорогой мой… — сказала Хильда, целуя Питера, который, сразу же помрачнев, отодвинулся, но, оказавшись на расстоянии шага, погладил ее по руке.

— Налить всем, налить всем!

— Спасибо, Саймон. Но прежде чем обниматься, пожалуйста, вытрись. Эй, а стакан-то отдай!

— Прости, милая Морган.

— Питер, можно тебя на два слова?

— Конечно, отец.

— Тогда давай сядем вон там, в сторонке.

— Морган, что было у Таллиса?

— Ничего, Хильда. Я просто забрала свои тетради.

— Но ты его видела?

— Да. Что это за оранжевое пятно на подстилке?

— Лосьон для загара.

— А я уж подумала, что кого-то стошнило. Может быть, лучше отчистить его?

— Потом, позже. Значит, ты говоришь: ничего не было?

— Конечно, ничего. А что же могло быть? Каким высоким юношей-красавцем стал твой сын.

— Морган, мне хочется сплести тебе венок из роз. Хильда, можно, я нарву роз и сплету Морган венок?

— Конечно, Саймон. Но сорвать розы ты не сможешь. Тебе понадобится секатор. Он лежит в ящике кухонного стола.

— Помню-помню. Ой, Аксель, прости меня, ради бога. Я не принес тебе ничего выпить.

— Ну, Морган, сядь же, умоляю. Руперт и Питер разговаривают о своем. Что все-таки ты сказала Таллису?

— Ничего.

— Прекрати. Что ты сказала ему о возможности возвращения?

— Я сказала ему, что пришла за тетрадями, взяла тетради и ушла.

— Он был расстроен?

— Не особенно. А впрочем, я не всматривалась.

— Морган, какие розы ты предпочтешь для венка: белые, розовые или смесь?

— Смесь, Саймон.

— Розовые прекрасно смотрятся рядом с белыми. Это ты посадила их, Хильда?

— Нет, они уже были, когда мы сюда въехали.

— А что, эти белые розы и в самом деле называются «беленькие малышки»?

— Да, в самом деле.

— Чудное название! А я считал, что это ты придумала.

— Название замечательное.

— А ты. расстроилась?

— Нет, не особенно.

— Не верю. Как тебе показался Таллис?

— Он уменьшился.

— Перед тем как приняться за твой венок, милая, я хочу заново наполнить твой бокал.

— Спасибо, Саймон.

— Видишь ли, Питер, я устал посылать твоему наставнику уклончивые письма.

— В Кембридже их называют руководителями.

— Неважно, руководителю. Ты заявляешь о презрении к университету и все-таки считаешь нужным поправлять меня.

— Я не просил тебя переписываться с моим руководителем. Я поставил на Кембридже точку.

— Но почему? Я до сих пор не понимаю.

— Все эти ценности — фальшь.

— Тебе необходимо ознакомиться с азами философии. Что значит «эти ценности» и что значит «фальшь»?

— Эти ценности — те, о которых ты пишешь толстую книгу.

— Подожди, давай выражаться точнее и тщательнее выбирать термины. Договорились? Предпосылки бывают истинными и ложными. Ценности — реальными или кажущимися. Образование обладает безусловной ценностью. Шлифовка ума…

— Все это ерунда. Просто какой-то сговор. Читают кучу старых авторов, хотя не понимают их, да и не любят, знакомятся с массой фактов, хотя и не понимают, что они значат и какова их связь с современностью и реальным миром, а потом называют это шлифовкой ума.

— Но смысл образования как раз и заключается в установлении связей прошлого с настоящим.