Я показал на два свободных места у выхода, но Талия продолжала стоять и глазеть на меня.

— Что? Испугалась задним числом?

— Ты — удивительный человек, — прошептала она. — В Эфразии все были со мной любезны, потому что я принцесса. А мне всегда хотелось...

Она не договорила и уселась на пластиковый стул.

— Чего тебе хотелось?

— Поскольку мне не разрешали гулять одной, госпожа Брук устраивала прогулки в карете. Мы с ней садились и куда-нибудь ехали. Однажды было очень холодно. Мы ехали, и вдруг я заметила крестьянскую пару. Их поношенная одежда плохо защищала от ветра и холода. Я видела, что женщина вся дрожит. И тогда ее спутник снял свою куртку и накинул ей на плечи. Сам он остался в одной рубашке. Женщина пыталась противиться, но он качал головой. Тогда она согласилась. Он прибавил шагу, чтобы поскорее добраться до их хижины, но на его лице я не заметила ни тени недовольства.

— Здорово. И что ты сделала?

— Ничего особенного я не сделала.

— А что не особенное ты сделала?

— Велела кучеру остановиться. Затем попросила госпожу Брук выйти и отдать этим людям наши пелерины.

— Замечательно.

— С моей стороны это была незначительная жертва. Я знала, что в моем гардеробе осталось еще множество пелерин. А тот крестьянин принес куда более значительную жертву. Мне всегда хотелось, чтобы кто-то сделал такое же и для меня. И не потому, что я — принцесса, а потому что он меня лю... я ему нравлюсь. И ты это сделал.

— Совсем это не жертва, — пожал я плечами.

Я не врал. Я действительно хотел пораньше вернуться в Штаты. Думал, может, помирюсь с Амбер (теперь это казалось мне сомнительным). По крайней мере, отосплюсь, поваляюсь на пляже. Все лучше, чем какой-нибудь музей... волос, выстриженных из носа Наполеона! И вот тут подвернулась Талия. Если бы я знал, что мой побег даст такой результат, сделал бы это раньше.

Заодно и родители вспомнили, что у них есть сын. Пусть позлятся — хоть какие-то эмоции. Конечно, бесполезно сообщать им, кто такая Талия и откуда она, — все равно не поверят.

— Джек, это не смешно, — заявила мама, когда я предложил ей подготовиться к визиту принцессы.

— А я и не собираюсь шутить.

— Джек, это зашло слишком далеко, — снова вступил в разговор отец. — Видел бы ты мать. На ней лица нет.

— По-моему, маме надо только радоваться. Талия — настоящая принцесса. С какой стати мне все это придумывать?

— Не знаю, но я все-таки сомневаюсь.

— И правильно, папа. Ты выиграл. Конечно, она — просто девчонка, которую я подобрал на улице. Не надо было выбирать для меня тур, пролегающий через амстердамский район «красных фонарей».

На этом разговор с родителями оборвался.

Я решил больше никому не говорить, что Талия — принцесса. Зачем, если все равно не поверят?

По радио объявили посадку на наш самолет. Я проверил, есть ли у Талии посадочный талон. Вдруг та ошеломленная тетка забыла выдать? К счастью, талон был на месте.

Талия разглядывала штрихкод. Я тронул ее за локоть:

— Нам пора.

Ее глаза округлились.

— На летающий корабль?

— У нас это называется проще. Самолет.

Она встала.

— А почему все эти люди... толкаются и пихаются? Они боятся, что их не возьмут на корабль... на самолет?

— Это просто... привычка такая.

Я как-то об этом не задумывался. Привык, что люди везде толкаются и пихаются, стремясь попасть куда-то побыстрее. Впрочем, возле трапа им все равно приходится выстраиваться в очередь и терпеливо ждать.

— Мы можем и обождать. Без нас не улетят, — сказал я ей.

— Прекрасно. Я не люблю толкаться.

Может, она думала, что все расступятся и пропустят ее высочество вперед? Я уж не стал говорить Талии об этом. Еще решит, что я опять над ней издеваюсь.

Талия послушно встала в конец, позади сухопарой старухи. Поскольку ее переполняли чувства, молчать она не могла и сказала этой бабуле:

— Я впервые лечу на самолете.

— Неужели? — удивилась старуха. — Вы не боитесь, дорогая?

— Нет. Но очень волнуюсь.

— Я бы тоже волновалась.

Наконец мы поднялись на борт. Я усадил Талию у окна, зная, что ей наверняка захочется поглазеть на удаляющуюся землю и облака.

— А это что? — спросила Талия, вертя в руках пластиковый пакет.

— Тапочки. У некоторых в полете устают ноги.

— Какие миленькие! — воскликнула Талия и тут же их надела.

Я впервые увидел ее красивые маленькие ступни. Такие ножки никогда далеко не ходили. Наверное, горничные каждый вечер делали ей ножные ванны и намазывали кремом или что там было в их время. Мозоли, которые она заработала, пока мы продирались сквозь ежевичный лес, — впервые в ее жизни. Я помню, как она боялась, что они никогда не заживут.

— А это что? — спросила она, открывая другой пакет.

— Маска для глаз. Иначе трудно спать.

Талия повертела маску.

— По-моему, я достаточно наспалась, — заявила она и запихнула маску в карман кресла.

На ночь мы останавливались в парижской гостинице. Номер с двумя громадными кроватями и теплыми одеялами, словно за окном была зима. Талия и не думала укладываться спать. Она бродила по номеру и без конца подходила к окну полюбоваться огнями города. Я с трудом заснул под ее восторженные восклицания.

Исследования «пассажирского набора» продолжались.

— А это что?

— А это ты должна бы уже знать. Наушники.

— Тогда где музыкальная шкатулка?

— В самолете все по-другому. Наушники нужны, чтобы могла слушать музыку или смотреть кино, не мешая другим.

Принцесса опять скривила губки. Я уже привык к этой ее особенности.

— Что такое кино?

— Это такие движущиеся картинки. Похоже на телевизор.

С телевизором она познакомилась вчера, в гостиничном номере.

— А зачем смотреть... кино в самолете?

— Чтобы убить время.

Если она будет трещать весь полет, я не выдержу.

— Убить время?

— Ну, это выражение такое. У вас бы сказали — скоротать. Сделать так, чтобы оно быстрее прошло.

— А зачем делать так, чтобы оно быстрее прошло?

— Потому что очень скучно сидеть в кресле и ничего не делать.

— Но как можно скучать, когда летишь в небесах?

Я пожал плечами.