Хаос! Да я же опаздываю!

***

Всю дорогу до дворца я непроизвольно косилась на сапфир, но тот и не думал снова менять цвет. Видимо, и правда, почудилось.

Харатэль говорила, что родительские кольца связаны, и если одному из носителей угрожает опасность, другой об этом сразу же узнает. Представляю, сколь часто краснел камень на пальце у сестры после моего побега из Южного Храма. Случайное нападение бандитов, от которых меня избавило вмешательство безымянного аристократа, краткий плен у малефиков, про стычку с бывшими собратьями Йорка я вообще молчу — целую неделю, наверно, кольцо «горело», не потухая.

— …мне еще нужно заглянуть к мастерам артефактов. Шансов мало, все отдают центральному крылу, но вдруг повезет. Встретимся часа через три?

Двое алых распрощались у портальной и поспешили каждый по своим делам. Я замерла, ошеломленная легкостью и очевидностью решения проблемы. Телепорт! Мастера перемещений не откажутся выполнить просьбу эссы. Можно прямо сейчас отправиться в Южный Храм! Убедиться, что Рик в порядке.

Искушение было велико, еле-еле удалось заглушить его голосом разума. Ланка, пора бы уже научиться оценивать последствия твоих внезапных гениальных идей! Представляешь, сколько суматохи, лишних хлопот и вопросов вызовет возвращение в Южный Храм! Придется столкнуться с недовольством ждущих меня сейчас леди из северных кланов и удивлением Исхарда, который не застанет невесту дома. И, конечно, Харатэль не преминет поинтересоваться, почему эсса сочла нужным нарушить приказ своей Повелительницы. Представляю лукавую улыбку сестры, наблюдающей, как я буду выворачиваться из щекотливой ситуации.

Давать ответы мне по-прежнему не хотелось.

Я снова покосилась на кольцо, поправила впившуюся в плечо лямку и, согнувшись под тяжестью корзинки Аары (не поскупилась тетушка!), поспешила на лекцию.

Слушательницы уже собрались и, скучая в мое отсутствие, развлекались болтовней, обсуждая последние слухи с фронтов и отмену в связи с войной привычных предновогодних мероприятий.

Большую часть вверенных мне эссой Алойли «учениц» составляли девушки лет четырнадцати-семнадцати, но были и зрелые женщины — последних явно привело любопытство. Как же! Сестра Песчаной Кошки, которую та девятнадцать лет прятала от мира! Самая молодая эсса! Убийца Владыки Запада! И прочее, и прочее.

— Извините за опоздание. Начнем?

Женщины расселись по местам. Комната, выделенная для занятий, мало походила на учебный класс, скорее, на гостиную, где устраивали вечера поэзии и высокой культуры: картины старых мастеров в громоздких багетах, уютные диванчики и кресла, расставленные полукругом, приглушенный свет — последнее исправилось дополнительными лампами, которые принесли по моей просьбе. Мольберт со стопкой прикрепленных к нему схем, намалеванных одним из придворных живописцев, смотрелся вызывающе чужеродно.

Эсса Алойли оказался достаточно предупредителен, чтобы по первому запросу предоставлять все необходимое для занятий. Когда мы будем готовы перейти к практике, думаю, во дворце отыщется и алхимическая лаборатория. А поговорить, сойдет и это место — пусть не такое строгое, чтобы сразу настраивать на рабочий лад, но уютное и слегка сглаживающее ужас тех шокирующих вещей, о которых мне иногда приходилось вести речь.

— В прошлый раз…

Я по-прежнему чувствовала себя неловко в роли наставницы, постоянно вспоминая первый урок Ларины. Старшие целительницы оказались заняты какой-то важной и срочной работой, и вчерашнюю выпускницу, молоденькую девушку, всего пару лет как сдавшую итоговые экзамены, назначили рассказать нам теорию родовспоможения.

Незабываемый вышел урок, хоть и не слишком продуктивный. Возбудившиеся «запретной» темой близости ученицы напрочь позабыли и о дисциплине, и об изначальных тезисах занятия, больше интересуясь «отношениями» между мужчиной и женщиной, чем их следствием в виде детей. После нескольких тщетных попыток навести порядок Ларина смирилась и, запинаясь, краснея, отвечала на сыпавшиеся как из рога изобилия пикантные вопросы.

На следующей лекции Ларину сменила леди Консанс — целительница опытная и строгая, разом пресекшая легкомыслие в деле появления новой жизни.

Что-то меня понесло не в ту степь. Беременных женщин вряд ли встретишь на поле боя. Значит, пока это лишняя информация. Невозможно за несколько недель рассказать то, чему меня учили полтора десятка лет, поэтому я должна выбрать темы, которые точно пригодятся этим девушкам. Было странно смотреть на учениц и понимать, что скоро им придется отправиться на войну, и от того, насколько хорошо я смогу их натаскать, зависят чужие жизни. Соберись, Ланка, относись серьезнее!

— Мы обсудили опасность болевого шока. Поговорили про осторожность, с которой следует применять блокирующие чувствительность зелья и заклинания.

Воспоминания перенеслись от Южного Храма к башне Синскай и моей неудачной попытке приготовить Vera Orshol. Это тоже сейчас лишнее. Курсы зельеваров отложим на потом.

— Продолжим. Второй опасностью при ранении является кровотечение. Для начала поговорим об использовании жгута, — я кивнула на изображение кровеносной системы. — Если мы посмотрим на схему, то увидим, где проходят крупные артерии…

Старшие леди недоуменно переглянулись, одна решилась заметить.

— Простите, эсса, что перебиваю, но разве это не бессмысленно? Ведь есть специальные плетения, достаточно легкие в освоении, даже присутствующие здесь птенцы справятся. Особенно если используют накопители.

— Магический резерв имеет неприятное свойство заканчиваться в самый неподходящий момент, как и артефакты со снадобьями. К тому же у большинства кровоостанавливающих зелий очень сложный состав, включающий, например, яд крикунов или шкуру змееустов, и их не получится приготовить в полевых условиях. Когда рядом умирает твой друг, вцепишься в любой, пускай и крохотный шанс.

Используешь все, что есть под рукой. Зелья, знания человеческих ведуний, бесполезные молитвы и даже, несмотря на огромный риск, ауру. Но о последнем опыте лучше не рассказывать — сочтут безумной, и будут отчасти правы: пока сам не испытаешь лишающее надежды, отвратительное чувство беспомощности, не поймешь.

— Можно вопрос? — словно прочла мои мысли Сиелла тиа Касаюмед, хрупкая девочка лет четырнадцати, которая при первом знакомстве представилась как Сойка. — Вы же воевали в Сейрии, если не ошибаюсь, и вам… вам приходилось понимать, что вы не сумеете спасти человека?

Тот молодой парень с развороченной грудью (Ивашка?) все-таки умер. В госпитале целительницам не хватало сил помочь всем. Понимание собственной ограниченности рождало… злость? Сострадание и желание облегчить чужие мучения, угнетающее бессилие и все это приправленное изрядным количеством злости на саму себя — вот какие чувства владели лекарями в Подковке.

Девочки, еще не столкнувшиеся лицом к лицу со смертью, внимали мне с жадным любопытством — раздражающим и одновременно понятным. Человека всегда манило неизведанное, клейменное знаком табу, будь то физическая близость или уход души за грань.