Новое слово понравилось, особенно Сашеньке. «Мы будем партизанский отряд прапорщика Ларцева!» – воскликнула она. После этого стали говорить уже только о том, как и где драться. А еще ведь надо пропитание добывать, и не только для себя: на Гнилом озере, если считать с малыми детьми, семьсот ртов.

Снова проявил себя Фома Фомич. Надо как на корсарской войне, сказал он. Там нападают на вражеского купца, только если совпадают два условия: чтоб корабль был с богатым грузом и чтоб слабо вооружен. Расставим дозорных на ближних дорогах. Если увидим, что фуражиров мало, а повозки полны – налетим, заберем. Тут еще вот что важно, тоже корсарская наука: нанес удар, взял добычу, и уплывай с этого места, меняй базу. Каждый раз нужно бросать лагерь и устраивать другой. Тогда каратели не поймают.

И опять все согласились с опытным человеком. Разослали зорких людей в удобные для обзора места – одного на развилку дорог, другого на Никольский холм, третьего к Старому мосту. Задание мужикам было такое: если едут французы и их много, либо повозки пустые, знака не подавать. Коли же телеги полные, а врагов малое количество, тогда куковать по их числу. Отряд будет ждать в роще, откуда недалеко бежать до всех трех сторон.

В первый день мужики сели кучей, с топорами и дубинами, все хмурые, бледные, некоторые украдкой крестились. В лесном лагере остались только Виринея с отцом Мироклем, Агафья да Сашенька. Полина Афанасьевна пошла с мужчинами, хотела посмотреть, какие они вояки.

А ничего не было. Ни разу ни с одной стороны не кукукнуло. Дозорные вернулись в сумерки, рассказали, что повозки были, да всё не такие, как надо: то порожние, то солдат много.

На второй день от развилки донеслось дальнее ку-ку. Стали считать – восемь раз. Заспорили: бежать туда или восемь солдат – много. Ларцев с Кузьмой рвались драться. Фома Фомич сказал: «Восэм – много». Остальные мужики поддержали англичанина. Того же мнения была и Катина. Ее послушали.

Ничего не вышло и на третий день, и на четвертый, и на пятый. Мужики, то бишь партизаны, в роще сидеть уже не боялись, привыкли. Дрыхли целый день, лясы точили. Еще и тепло было, бабье лето.

Хоть ватага красиво называлась отрядом прапорщика Ларцева, с командованием получалось неявственно. Оно конечно, Митя был настоящий офицер, в мундире и при эполетах, но больно юн, неначальственен и с мужиками говорил непонятно. Прикажет что-нибудь Ларцев, а они глядят на Кузьму и исполняют, только если он кивнет. А еще все держали в уважении Фому Фомича. Он был единственный, кому раньше доводилось воевать. Англичанину мешало безъязычие, но Катина приметила, что, вернувшись в лагерь, моряк теперь садится с Сашей и усердно учится русской речи. Потому и сумел в споре сказать, что восемь солдат – много.

Занятия у них длились до глубокой ночи. Фома Фомич себя не жалел, старалась и Сашенька.

Моряк особенно налегал на пословицы и поговорки.

– How do I say: «Steady, lads! A man can only die once»? – слышалось из шалаша.

И потом то же по-русски, медленно:

– Не робэй, рэбьята. Двум смертьям не биват, одной не миноват… Нэ робэй, рэбьята. Двум смертьям не биват, одной не миноват…

Полина Афанасьевна ворочалась с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть. Люди на Гнилом озере скоро голодать начнут, а мы языки учим.

Бой случился лишь на седьмой день засадного сидения. С Никольского холма дозорный прокуковал только трижды.

Ларцев сразу вскочил, закричал:

– Их трое! Вперед, партизаны!

Партизаны посмотрели на мельника. Тот тоже поднялся, молвил:

– Едут от холма – значит, берем их в ельнике, как сговорено. Айда!

– Ждат! – остановил всех Фома Фомич. – Сначала смотрэт, айда потом.

– Англичанина слушайте, он дело говорит, – сказала свое слово и Катина. – Пока они от холма через поле едут, можно прикинуть, как лучше подступиться.

И подумала: ох, много у нас начальников. Пообещала себе, что больше встревать не будет.

Мужики, однако, послушались. Залегли на краю густого ельника, стали смотреть.

Повозок было три, кони везли натужно – знать, тяжелая поклажа. На козлах по синему солдату. Все с ружьями.

– Что лучше, Кузьма? – спросил Митя срывающимся голосом. – Разом налететь, с криком «ура», а там как выйдет?

– Нет, – спокойно отвечал мельник. – Их трое, и у нас три оружья. У меня мушкетон, я ссажу первого. Тебе барыня свой пистолет даст. Ты подбегай ко второму и сади с обоих стволов, не давай ему ружье поднять. А ты, Фома, руби третьего саблей. Потом мужики набегут, докончат.

Всех слов англичанин, наверное, не понял, но Лихов сопровождал речь жестами.

– Мой трэтый, – кивнул Фома Фомич. – Кузма, надо сказат люды: тише едеш далше будеш.

– Это ты верно говоришь. – Мельник оборотился к мужикам, показал им кулачище. – Кто поперек меня на дорогу вылезет – кости переломаю! Сначала мы трое, вы после. И тут уж не отставай. Кто струсит – тож не пожалею. Ясно?

– Не посрамим отечества! – воскликнул Ларцев.

Англичанин бодро прибавил:

– Не робэй, рэбьята. Двум смертьям не биват, одной не миноват!

Полина Афанасьевна промолчала, глядя на мужиков с сомнением. Вид у них был не богатырский. Филька Косой клацал зубами, у Ваньши Тележника – даже под портками видно – крупно тряслись коленки.

Распределились за елями тремя кучками. Залегли.

Помещица одна спряталась по другую сторону дороги, чтобы лучше всё видеть. Имела бы привычку к молитве – молилась бы.

Вот фургоны приблизились к роще. Первый возница показался Катиной грозен: усы подкручены, глядит зорко, руку держит на прикладе. Ну как промажет Лихов? Солдат-то маху не даст, а убьют мельника – мужики разбегутся.

Повозка проскрипела мимо. На второй сидел, подремывал худосочный солдатик, в самый раз для Ларцева. Третьего Полина Афанасьевна разглядеть не успела, потому что из кустов грянул громкий выстрел. Кузьма оглушительно завопил:

– Бей их! Бей!

Затрещали ветки, заорало много голосов. Катина только успевала поворачивать голову.

Лихов не промазал. Усатого солдата сшибло с телеги, будто ветром сдуло. Бухнулся наземь, остался лежать. У Мити вышло хуже. Он с тонким криком побежал на второго француза, выставив вперед руку с маленьким пистолетом. Выстрелил раз, другой – мимо. Сонный возница вскинулся, тоже закричал. Поднял ружье, не целясь пальнул, а попал или нет, из-за дыма было не видно. Зато Фома Фомич не сплоховал. Молча налетел на третьего, с размаху ударил его саблей и потом еще воткнул ее в опрокинувшееся тело.

Там набежали остальные и, толкаясь, сбились в три кучи-малы. Бой длился несколько мгновений.

Неужто уже конец, поразилась Полина Афанасьевна. Управились? И все целы?

Оказалось, что нет, не все. Кто-то там жалостно орал из-под второй повозки.