* * *

Вот уж воистину — причудливость бытия, хитросплетения которого часто кажутся нарочитыми постороннему взгляду. Помнится, наши предки, воинственные римляне поклонялись Року. И хоть мы, христиане, отрицаем все это язычество, вручая себя единственно руке Божьей, но поневоле задумаешься… В самом деле, не Рок ли привел Ромео на площадь как раз в том момент, когда мимо разъяренным быком трусил Тибальт? С чего бы влюбленному именно тогда захотелось остановиться на площади Мученников, глянуть на настенную лепнину, разбитую палкой Бальтазара?

Совсем недавно… А казалось теперь — давно! Столько событий произошло с тех пор, столько прожито, понято, передумано… Кажется, что прошли века… Так рассуждал Ромео, стоя на площади.

Влюбленные вообще склонны к фетишам, и разбитое украшение казалось ему едва ли не первым памятником их любви.

А теперь — Джульетта помолвлена. Его маленькая жена помолвлена с другим… Сказать кому — не поверят, что такое бывает… Как все запуталось в такие короткие сроки — ума лишишься!

Надо отметить, Ромео был ревнив не менее многих из нас. Но при этом на его стороне были венчальные клятвы Богу и их жаркие, страстные ночи. Так что оглашение помолвки его не слишком задело. Он лишь никак не мог сообразить, как бы развязать все узлы без ущерба.

Рок! Приди Ромео на площадь чуть раньше или чуть позже, и не было бы ничего, и вся история потекла бы по другому руслу. Но — случилось так, как случилось, потому что другого нам, видимо, не дано Божьей волей…

Тибальт, заметив своего главного обидчика, издал такой вопль, что крики моряков, впервые увидевших землю после безнадежных морских скитаний, показались бы по сравнению с ним легким шепотком кумушек.

Выхватив шпагу, он кинулся к юноше. От ярости даже говорить не мог, только рычал и мычал и размахивал шпагой, как мельница крыльями.

— Тибальт? — заметил его юноша. — Что с тобой? Что-то случилось? Ты болен?

Тибальт действительно производил впечатление больного. Из тех, которых корежат бесы и которых держат на цепях в веселых подвалах, размеренно поливая холодной водой. Но к брату жены, своему тайному родственнику, Ромео не мог не испытывать снисходительности.

— За шпагу, Ромео! — обрел, наконец, дар речи Тибальт. — Возьмись за шпагу, проклятие ада! И я отправлю тебя именно туда, презренный изменник!

— Изменник? Ад? — мягко удивился Ромео.

— Да, изменник! Враг рода человеческого!

— Богом клянусь, ты начинаешь величать меня слишком уж пышными титулами… Враг рода человеческого у нас один, и я не настолько тщеславен, чтобы претендовать на его престол… А, так я вижу, ты уже все знаешь… — догадался Ромео. — Но ведь я могу все объяснить, друг. Я хоть сейчас готов тебе все объяснить. Пойдем, брат, выпьем холодного вина и поговорим спокойно в прохладе какого-нибудь кабачка. Я расскажу тебе все, и ты поймешь нас…

Поясню, Ромео понял дело так, что Тибальт узнал о тайном браке сестры. И разъярен от избытка любви к ней. Вполне понятное, законное негодование брата.

Тибальт же понял его по-другому. Понял, что Ромео сознается в сговоре с Николо, да еще имеет нахальство издеваться над ним, предлагая лицемерную дружбу. От этого он еще быстрее замахал шпагой, которую, по моим наблюдениям, почитал чем-то вроде палки с лоскутом кожи, что называют еще мухобойкой.

Может, случайно, но он все-таки задел Ромео кончиком клинка, вспоров рукав. Юноша вздрогнул, но сдержался. Отступил на шаг и нарочито сложил руки на груди, хотя из разреза уже явно капала кровь.

— Остынь, Тибальт! — холодно бросил он. — Угомонись! Я все равно не буду с тобой драться!

— Не будешь?! Ого-го! Еще как будешь! — ярился Тибальт. — Гореть мне в аду, если я не приколю тебя к этим камням! Если не вырежу твой змеиный орган и не скормлю псам!

Поясню, Тибальт имел ввиду язык, склонивший к измене дядюшку Николо. Но Ромео подумал про другой орган, который сделал Джульетту женщиной. Он насупился и окончательно окаменел со сложенными руками.

— Я сказал — я не буду драться, Тибальт!

— Будешь, чтоб ты сдох!

— Нет!

При всей ярости, у Тибальта все-таки оставалась капля рассудка, безоружного он ударить не мог. Отдаю ему должное, Тибальт хоть и дурак был, но не подлец… Поэтому чуть не выл от досады, являя собой фигуру даже комичную. Он — буйный, пьяный, свирепый, брызжущий слюной и проклятиями. А перед ним, обидно выше почти на целую голову, — стройный, холодный как камень Ромео со скрещенными руками.

Но старина Рок в этот день всерьез засучил рукава. На сцене площади вдруг появились еще одно действующие лицо — Меркуцио. Он тоже просто проходил мимо, торопясь по своим делам.

Заметив окровавленного друга, а перед ним — Тибальта со шпагой, Меркуцио не стал колебаться. Выхватил свой клинок и устремился на помощь.

Тибальт даже обрадовался ему. Не меньше, чем закоренелый грешник радуется внезапному прощению Господа. Наконец-то хоть кто-то вышел против него со шпагой, а не со льстивыми речами!

Он напал на Меркуцио так горячо, и так неловко, что тот без труда отбил его прямой, рубящий удар сверху. Так же легко Меркуцио блокировал боковой удар, и, уходя на шаг в сторону, пропустил его мимо себя, как охотник пропускает летящего кабана. Думаю, если б Меркуцио хотел, мог бы ударить его в этот момент. Но убить Тибальта…

Не знаю, наверное, это все равно, что герцогу Барталамео принести с охоты лягушку…

Тибальт остановился, развернулся и снова кинулся на Меркуцио. Но шпаги на этот раз не успели скреститься. Между ними возник Ромео, широко раскинувший руки.

— Не надо, остановитесь, прошу! Друг, брат, не надо крови! Оставьте ваши клинки, вложите их в ножны! Умоляю вас, друг, брат!

И ведь многозначительное обращение «брат» звучало явно в адрес Тибальта. Тот от неожиданности остановился и даже рот приоткрыл. Может, вспомнил бал, сестру с Ромео, и до него стало что-то доходить.

Видя, что противник потерял воинственный пыл, Меркуцио снисходительно пожал плечами и начал вкладывать шпагу в ножны. Он однажды был на войне, участвовал в компании против миланцев в свите рыцарей Барталамео I. И, по собственным словам, занятие убивать не показалось ему таким уж веселым и развлекательным.

Именно тогда все и случилось. Тибальт вдруг снова взревел и ткнул шпагой из-под руки Ромео. Неловко ткнул и вряд ли обдуманно. Пожалуй, именно так дерущиеся мальчишки, которых растаскивают родители, еще пинаются ногами вслед противнику…

Что бы потом не судачили в городе, подлость не была в числе недостатков Тибальта, отсыпанных ему Господом сверх всякой меры. Но я уже поминал об этом…

Клинок Тибальта вошел Меркуцио прямо в сердце. Легко и хищно, как входит закаленная сталь из Толедо, которую этот малый точил не меньше, чем раз в неделю.

На удивление, Тибальт первый сообразил, что случилось. Закричал уже по-другому и бросился бежать прочь, все еще не выпустив из руки клинок. Несмотря на всю показную воинственность, он впервые убил человека и окончательно ошалел от этого.