Что, если… Что, если бы она провела весь сезон, веселясь с поклонниками и танцуя до самого рассвета?

Что, если бы ее замужество не было таким холодным, пресным и лишенным любви? Ну почему ей до сих пор так не везло?

Что, если на этот раз она посмеет ухватить что-то хорошее из того, о чем мечталось, до того, как оно станет очередным мыльным пузырем?

Прежде чем разум скажет ей «нет», она положила руку Грифу на плечо. Даже через полотно рубашки она ощутила скульптурные контуры и упругость его мускулов.

— Леди Брентфорд, — начал он.

В этот момент она не была леди Брентфорд, а была… безымянной женщиной, жаждущей ласки.

Опустив голову, она жадно прильнула губами к его рту.

Вкус поцелуя отдавал яблоком — этим запретным плодом искушения. Неудивительно, что женщины поддались греху.

Его губы открылись, и их языки соединились. И начали свою чувственную игру. Элиза придвинулась ближе, наслаждаясь приливом оживших в ней чувств. Ее тело снова стало другим. Она уже была не скучной вдовой, а скорее сильфидой, способной свести мужчину с ума от желания.

Она могла бы продолжать давать волю своим чувствам до бесконечности, но он немного подвинулся — совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы вернуть ее к реальности.

— Простите. — Она отпрянула и судорожно вздохнула. — Простите.

— За что? — Его голос был таким же прерывистым, как у нее.

— За то, что вела себя как доступная дама полусвета. Бесстыжая уличная девка. — Что он о ней подумал? Что она отвратительна? Что порочна? — Я знаю, что нельзя поддаваться греховным порывам. Я прошу прощения за то, что вела себя неподобающим образом.

— Неподобающим? — прохрипел он, схватив ее за руку. Разжав ее кулак, он прижал ладонь к своей щеке. — Поверьте, леди Брентфорд, я весь день только и думал о том, чтобы зацеловать вас до смерти, и пытался обуздать дикое вожделение.

— О! — Элиза вздохнула, различив под бриджами контуры его твердой плоти. — А мне нравится ваше дикое вожделение.

Гриф хихикнул и обнял ее.

— А мне нравятся ваши грешные порывы.

Она прижалась щекой к его щеке.

— Я не знаю, как их объяснить. Вы возбуждаете во мне такие… мысли.

— Какие, например?

Неужели она посмеет произнести это вслух?

— Какие? — настаивал он.

— Например, нелепое желание залить вам в пупок заварной крем, а потом медленно вылизать все до последней капли.

Его плоть инстинктивно вздрогнула.

— Или безумное желание провести губами по всем темным линиям вашей татуировки.

Он застонал.

— Это так ужасно? — Ее щеки горели.

— Нет. А вы знаете, какие у меня фантазии?

Элиза затаила дыхание.

— Для начала я сниму ленту с ваших волос… Потом я вынул бы одну за другой все шпильки и швырнул бы их в озеро. — Последовал тихий всплеск воды. — Затем я снял бы с себя рубашку… — Он снял рубашку через голову. — А потом я бы лег на этот теплый камень и попросил бы вас делать со мной все, что захотите.

Элиза смотрела как завороженная на его бронзовую кожу и чуть вьющиеся волосы на груди.

Гриф приподнялся на локтях и следил за тем, как она обмакнула палец в крем и заполнила им ямку у него на животе.

— Господи, — слегка дрожащим голосом прошептал он.

А ей все это так нравилось. Она наклонилась, дразня своим дыханием его кожу.

Неужели она посмеет? Скорее всего она окончательно лишилась рассудка.

— Это нечестно — так меня мучить, — пожаловался он.

Взглянув ему в лицо, она неожиданно почувствовала прилив силы.

— Вы имеете в виду, что хотите, чтобы я сделала вот так? — Едва прикасаясь, она кончиком языка обвела пупок.

Из груди Грифа вырвался свист.

— Или так?

— Боже, дай мне силы.

Осмелев, она стала кругами слизывать крем, одновременно покусывая кожу вокруг пупка. Кожа была чуть солоноватой, и это подчеркивало сладость крема.

А завитки шелковистых волос вели вниз к дракону.

Ее руки медленно опускались к пуговицам ширинки, которые она расстегивала одну за другой. Когда она спустила бриджи ниже талии, он заерзал.

— Я хочу рассмотреть вашего дракона. Можно?

В ответ раздался стон — или это было рычание?

Она положила ладонь на его плоский живот и почувствовала, как бьется его сердце. Или это было ее сердце? Она опустила голову, чтобы прислушаться, но получилось так, что она стала водить языком по линиям татуировки.

Гриф невольно опустился вниз вдоль камня. Его глаза закрылись. Хриплое дыхание вырывалось из его груди.

Почувствовав себя еще увереннее, Элиза стянула с бедер бриджи вместе с трусами.

Гриф открыл глаза.

— Со своими золотистыми волосами ты похожа на волшебное видение. Красавица. — Он запустил одну руку ей в волосы, а другой направил ее руку к своей плоти.

Хадден назвал ее красавицей? В глубине души Элиза понимала, что это просто вежливая, ни к чему не обязывающая фраза, сказанная в минуту страсти. Какая разница? Еще ни один мужчина не называл ее красавицей.

Она позволила его влаге намочить ее ладонь.

— Это похоже на сталь, обернутую в бархат, — пробормотала она. Это сравнение понравилось ей самой, и она сначала стала гладить твердую плоть, а потом слегка ее сжала.

Он весь напрягся.

— Я правильно это делаю? — спросила она.

— Просто чудесно, — прошептал он и облизнул пересохшие губы.

— Мне нравится прикасаться к тебе, Хадден, — провозгласила Элиза, сама удивившись своей смелости. Но ей это действительно нравилось.

Схватив ее за запястье, он неожиданно вырвался и, выхватив из корзины полотенце, прижал его к себе с тихим стоном.

Через мгновение, тяжело дыша и покрывшись потом, он откинулся.

— Хадден? — Резкое движение нарушило эротические чары. Она поняла, что вела себя слишком импульсивно. Может, ей надо извиниться?

Он внимательно на нее посмотрел, будто читая ее мысли.

— Не пытайтесь ни о чем думать, леди Брентфорд. Просто наслаждайтесь ощущениями.

Она глубоко вдохнула наполненный ароматами сельский воздух и задержала его в легких. «Я счастлива, — решила она. — Каким бы мимолетным это счастье ни было. И незачем без конца анализировать каждый свой душевный порыв».

Дурак, дурак… Ему надо было прислушаться к самому первому робкому предупреждению. А теперь он в беде. И увяз очень глубоко.