– С тобой все в порядке? – спросил, наклонившись к нему, Саймон.

Дрейвен глубоко втянул в себя воздух и утвердительно кивнул, хотя чувствовал, что от напряжения начинает потеть.

– Милорд! – окликнула его Эмили, чтобы привлечь к себе его внимание.

Когда Дрейвен встретился с ней взглядом, то почувствовал, как узел в груди стал немного слабее.

– Простите мою прямоту, – продолжила Эмили, – но Кристина сообщила, что после ужина будут танцы. Не хотите ли танцевать со мной?

Дрейвен вспомнил, как Эмили танцевала вокруг майского дерева. Большего удовольствия, чем танцевать с ней, он и представить себе не мог.

– Нет, миледи, я не могу, – с угрюмым видом ответил Дрейвен.

Лицо Эмили омрачилось.

– Я с удовольствием буду танцевать с вами, – вставил Саймон.

Дрейвен почувствовал укол ревности, но промолчал. Он занялся тем, что стал подавать Эмили разные блюда и смотреть, как изящно она ест. А когда она протянула руку к кубку и прижалась губами к тому самому месту, откуда он пил, по телу его пробежал холодок. В этом было что-то такое интимное! Почти как если бы они обменялись поцелуем.

– Угощение вам не по вкусу? – спросила тихо Эмили, заметив, что Дрейвен ничего не ест.

Он покачал головой:

– Нет, все великолепно.

– Тогда почему же вы не едите?

– Я не голоден.

– Знаете, милорд, я заметила, что вы съели не больше того, чего хватило бы, чтобы насытить пчелку. Как же вы выросли такой большой, питаясь одним воздухом?

– Я оставлял еду Саймону, – сухо ответил Дрейвен. – Он ест достаточно за нас обоих.

Эмили рассмеялась, взглянув на тарелку Саймона, на которой лежали порция курицы, кусок фазана, запеченные яблоки и лук-порей.

– Что такое? – недоуменно спросил Саймон, заметив ее внимание к себе.

– Леди Эмили просто в восторге от твоего обжорства, – пояснил Дрейвен.

Саймон торопливо проглотил то, чем был набит рот, и потянулся к кубку.

– Славная еда, славная музыка, славные женщины – вот все, что мне требуется в жизни, чтобы быть счастливым. Надеюсь, брат, что в один прекрасный день и ты полюбишь все это.

Дрейвен устало откинулся на спинку стула. Сейчас ему хотелось только одного – уйти отсюда. Удерживало его только присутствие Эмили рядом.

Дрейвен посмотрел, как изящно она откусила кусочек курицы и облизала рубиново-красные губы. Это зрелище вновь заставило его испытать приступ желания.

Уйти сейчас невозможно. Это будет грубо. Дрейвен это понимал.

И все же…

«Ты выдерживал еще и не такое…»

Так ли это? Он не мог вспомнить, чтобы самые серьезные раны, полученные в сражениях, причиняли ему большие мучения, чем охватившее его теперь вожделение.

Казалось, прошла вечность, прежде чем позвали музыкантов и все начали вставать из-за стола. Саймон поспешил пригласить Эмили на танец.

Дрейвен с завистью смотрел на них. Саймон двигался легко, без малейшего намека на хромоту, и на какой-то миг Дрейвен пожалел, что встал когда-то на дороге отцовской лошади. Однако он тут же спохватился и пристыдил себя – лучше потерять ногу, чем Саймона.

Просто впервые в жизни ему стало жаль, что он не может танцевать наравне со всеми.

Сокрушенно вздохнув, Дрейвен встал из-за стола и решил выяснить, не обретет ли он покой, прохаживаясь по крепостной стене.

Заметив, что Дрейвен ушел, Эмили перестала танцевать. У него был такой вид, словно к нему прилипла темнота, как будто веселье, царившее в этот вечер, подавляло его.

– Куда он идет? – спросила она, обращаясь к Саймону.

– На крепостную стену, можно не сомневаться, – ответил тот, бросив вскользь взгляд на брата.

– На крепостную стену? – переспросила Эмил и. – Зачем?

Саймон слегка пожал плечами:

– Так было всегда, сколько я помню. Он проводит большую часть ночи, расхаживая там.

– Зачем? – повторила Эмили.

Саймон жестом поманил ее за собой в уголок зала.

– Поклянитесь, что никогда в жизни не повторите того, что я вам сейчас расскажу, – потребовал он, когда они оказались вдали от танцующих.

– Клянусь, – торжественным голосом произнесла Эмили.

Саймон помолчал с минуту, словно собираясь с мыслями, потом проговорил с печалью в голосе:

– Вы, миледи, и представить себе не можете, что пережил Дрейвен в детстве. Его отец никогда не хотел иметь сына. Он женился только ради приданого. Он хотел научить Дрейвена быть воином, а не человеком, и делал все возможное, чтобы убить в нем всякое человеческое начало.

Эмили пристально смотрела на Саймона, пытаясь понять, о чем он говорит.

– Я не совсем понимаю.

– Дрейвен мало спит потому, что его отец смотрел на сон как на проявление слабости, – продолжил Саймон. – Спать означало в его понимании быть уязвимым. Всякий раз, когда он видел, что Дрейвен дремлет, он ударами заставлял его проснуться.

Тут Эмили вспомнила, какая ярость появилась во взгляде Дрейвена, когда она разбудила его в саду. Тогда ей показалось, что Дрейвен вот-вот ударит ее.

– Как же мог Гарольд так поступать? – недоумевала Эмили.

– У его отца не было сердца, – прошептал Саймон. – Рейвенсвуды такие великие воины потому, что их всех учили ничего не чувствовать, кроме гнева и ненависти. Легко быть сильным в битве, если в жизни тебя ничто не удерживает. Они всегда с радостью встречали смерть, потому что она несла им освобождение от несчастной одинокой жизни.

– А Дрейвен? – с тоской в голосе спросила Эмили, чувствуя, как от боли за него у нее щемит сердце.

– Он во многом не такой. Он многое унаследовал от матери, хотя сам это и отрицает. Она прожила достаточно долго, чтобы показать ему, что такое доброта, что чувствует человек, когда его любят и защищают. Он знает, как защищать и любить, но почему-то не хочет видеть в себе эти качества. Если вы сумеете заставить его разглядеть в самом себе человеческие черты характера, тогда у вас будет верный, любящий, заботливый муж.

Эмили охватили сомнения. Сможет ли она убедить в своей любви такого человека, как Дрейвен?

– Обещаю вам, что он того стоит, – добавил Саймон словно в ответ на ее невысказанный вопрос.

– Но как это сделать, Саймон? Я не знаю.

– Я тоже, – сокрушенно вздохнул Саймон. – Дрейвен отгородился от людей так надежно, что даже мне до него не достучаться. Я никогда не предполагал, что человек может быть слишком сильным, но в случае с братом я сказал бы, что он именно таков.