Энтони глубоко вздохнул. Действительно, то, что он намеревался сделать, у него самого вызывало отторжение по многим причинам. Но у него не было иного выбора. Чем быстрее София выйдет за него замуж, тем лучше будет всем, кто вовлечен в эту историю, и особенно ей самой. По правде говоря, это был единственный способ сохранить ее репутацию.

– Хорошо, – неспешно начал Энтони, глядя на судью. – Не нужно бросать ее именно в тюрьму. Но, возможно, вы могли бы продержать ее под замком одну ночь. В вашем доме.

Барон уставился на майора, потрясенно выпучив глаза.

– Но зачем? Почему?

– Потому что я взял на себя ответственность за это происшествие. Я, разумеется, должен буду провести эту ночь под замком вместе с ней.

Судье понадобилось не более секунды, чтобы понять, чего хочет Энтони.

– Но вы же обесчестите ее!

Энтони осклабился.

– Если она утром выйдет за меня замуж, то нет.

Он сунул в ладонь барона весь свой кошелек.

– Вы, безусловно, понимаете, что, в некоторых случаях ухаживание требует особенно действенных способов.

Судья устремил взгляд на свою ладонь, и Энтони испугал не захотел ли он от него слишком многого. Одно дело – закрыть глаза на несколько дохлых птиц, но он требовал от него помощи в лишении чести дочери графа, а это уже совсем другой раз говор.

Судья поднял на майора подавленный взгляд.

– Полагаю, в таком случае, вы хотели бы, чтобы это было предано широчайшей огласке.

Энтони снова захлестнули сомнения. Может ли он подвергнуть Софию такому унижению? Но один взгляд на толпу рассеял его чувство вины. Софии придется пострадать в любом случае. Инцидент стал достоянием общественности, ее имя у всех на устах. Ни он, ни барон ничего не смогут изменить.

– С оглаской или нет, – сказал он наконец, – но ущерб ее репутации уже нанесен.

– Я не могу приговорить ее к заточению в спальне, – сказал судья. – Это было бы слишком похоже на прием гостей.

Затем он улыбнулся, и кошелек Энтони исчез в его и без того уже отяжелевшем кармане.

– У меня в винном погребе есть убежище для священника.

Энтони кивнул.

– Тогда я передаю это дело в ваши надежные руки.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? – тревожно спросил майор. – София, вы хоть понимаете, что могло случиться? Боже мой, вы хоть понимаете, что теперь случится?

София ничего не ответила. У нее вообще было такое ощущение, что все ее тело заковано в ледяной панцирь, и от этого ей трудно было даже думать, не то что отвечать. Кроме того, она слишком устала от всего произошедшего, чтобы еще спорить. К сожалению, это было только начало их неприятностей.

Затолкав в фургон, их бесцеремонно повезли к жилищу местного мирового судьи, коим был барон Риггс, который также присутствовал при побоище. Напротив нее в фургоне сидел местный констебль, суровый старик, на чьем морщинистом лице навсегда застыло хмурое выражение. Вслед за повозкой шли все те, кто был на петушиных боях. Все вместе, и богатые, и бедные, потянулись к резиденции барона для суда над нею.

Никого из них не интересовало, что ею двигали принципы человечности. Они все до единого были злы на нее за то, что она испортила их развлечение. Все, за исключением Перси. Как это ни странно, жених Лидии приехал ради этих боев и выиграл кучу денег, поставив на то, что София выйдет из этой битвы целой и невредимой.

– Я был уверен, что вы не подведете, София, – трещал он, шагая позади фургона. – Никто из них не знал, что в вас столько твердости. Не сказать, что я и сам это знал, но просто не мог поставить против вас, вы ведь с Лидией так близки.

– Я рада, что принесла вам пользу, – сухо ответила ему София.

– София! – резко сказал майор, и ее внимание обратило на него.

Перси же эту возможность использовал для того, чтобы улизнуть и оставить Софию выслушивать нотации майора.

– Вас подвергнут судебному разбирательству. К ночи слухи об этом разойдутся по всей округе.

Она пожала плечами, чувствуя, как ее тело и душу охватывает оцепенение. Это ощущение вялости было ей знакомо – тот самый холод, который отделял ее ото всех окружающих. Именно за это свойство характера она и получила прозвище Снежная Королева.

Удивительно, что она не чувствовала этого холода с тех пор, как майор снова появился в ее жизни.

– София!

Она заморгала, напуганная его неожиданным окликом.

– Прошу прощения?

– Вы ранены? Куда? В голову?

– Если не считать одного клевка, птицы не обратили на меня ни малейшего внимания. Я совершенно невредима.

Это самое большее, что она могла сказать майору. Брюки на его голени превратились в лохмотья, соблазнительно обнажив гладкую плоть. Обе его руки сверху донизу были изодраны, а на щеке зияла устрашающая рана. Тревога ненадолго пересилила ее раздражение.

– Как ваша нога? Болит? Я могла бы…

Она подумала о массаже, который делала ему в госпитале, но под его сердитым взглядом она замолкла. Очевидно, майор не желал, чтобы она к нему прикасалась, и София снова впал в безразличное молчание.

К счастью, вся процессия вскоре достигла дома барона. Первым спешился он сам и, важно выпятив грудь, повел людей в холл своего дома. Похоже, петушиные бои были излюбленным развлечением у мужчин, и во время ее ареста он был очень возмущен.

Следующим за бароном вылез из фургона констебль, ни на секунду не сводя сверлящего взгляда с нее и майора. Все остальные буквально окружили фургон, как будто на тот случай, если бы кто-то из них двоих вздумал броситься наутек. Это было совершенно нелепое предположение. В тесной толпе зевак, напирающих, чтобы поглазеть на нее, Софии и дышать-то было нелегко, не говоря уже о том, чтобы попытаться совершить побег.

Она встала и позволила констеблю помочь ей сойти на землю. Майор сразу же последовал за нею, ступив на землю позади нее, словно стремясь прикрыть ее хотя бы таким образом. Когда они двинулись ко входу в дом барона, она ощутила, что он, обхватив ее, притянул к себе поближе, защищая в своих объятиях. В другое время она бы воспротивилась его решительной опеке. Но сейчас у нее не было сил бороться, ее тело и душа онемели, и она лишь прильнула к его боку.

Когда они входили в дом, она ощутила, что он слегка припадает на больную ногу. Сейчас, когда она так крепко была к нему прижата, его хромота от нее не укрылась. Ощущая свою вину, она освободилась от его ограждающих объятий. В конце концов, она устроила весь этот переполох, майор не должен страдать из-за ее деяний.

– Не нужно оберегать меня, майор, – негромко промолвила она. – Вы намного больше пострадали, чем я. Особенно это касается вашей раненой ноги.

– Если и есть женщина на свете, которую нужно оберегать, то это вы, София. Боже мой, только подумать, что могло случиться!