Ровно в три часа дня Марков был на судне. Около посудины распоряжался все тот же вертлявый Сэм. И, заприметив Федора издалека, выражая расположение, энергично помахал ему худенькой ручкой.

Первое, на что обратил внимание Марков, судно дало значительную осадку: явное свидетельство о его большой загрузке. Запас плавучести был не столь уж и велик, а если к этому добавить еще и то, что надводный борт был невысоким, то ситуацию можно было воспринимать едва ли не критической. Нужно быть или законченным авантюристом, или невероятным храбрецом, чтобы пуститься в плавание на подобном плавсредстве. В результате загруженности судна значительно уменьшилась и его ходкость, так что если за ними погонятся пираты, то сумеют догнать их даже на веслах.

Настроение начинало портиться.

На палубе, прикрытые брезентом, стояли огромные контейнеры с острыми углами. Не удержавшись, Федор приподнял брезент. На аккуратно сколоченных досках – ни надписи, ни каких бы то ни было пометок, что могли бы раскрыть характер груза. В ящиках может быть все что угодно: от металлических болванок до компрессоров к нефтяным скважинам.

Марков прошел в капитанскую рубку – весьма добротное сооружение с некоторой заявкой на изыск. Стены были выложены тонкой рейкой из красного дерева, в углу резная старинная фигурка, которой, видно, вменялось в обязанность отпугивать от корабля враждебных духов. А над штурвалом и вовсе поработала целая бригада дизайнеров: круг был сделан из красного дерева с небольшими вставками из черного, с заявкой под металл, а спицы в руку толщиной, из костей какого-то животного.

Единственное, что портило интерьер, так это плакат обнаженной негритянки, что был прикреплен скотчем у дверей в рубку. В обнаженной натуре было столько целлюлита, что его хватило бы на полдюжины обыкновенных женщин. Но именно такие женщины пользуются в Африке необыкновенной популярностью: необъятные телеса свидетельствуют о том, что женщина способна к деторождению, вместе с которым в дом приходит и достаток.

Весьма спорное суждение.

Сэм плелся рядом и внимательно поглядывал на своего русского друга, пытаясь по невозмутимому лицу Федора угадать малейшие перемены в его настроении. Судя по тому, с каким чувством Сэм всматривался в отделку рубки, настроение у него было приподнятым. Команда уже рассредоточилась вдоль борта и философски созерцала ровную водную гладь, двое малайцев, стоявших в сторонке, о чем-то негромко переговаривались. Не надо было быть провидцем, чтобы понимать, о чем в настоящее время шел разговор: вне зависимости от цвета кожи и в какой именно точке планеты проживает моряк, во все времена его интересует только один вопрос – насколько благосклонно к нему отнесется море.

Сэм попытался скрывать свою обеспокоенность: в отличие от подавляющего большинства русских, с которыми ему приходилось иметь дело, этот капитан был совершенно неразговорчив, и его абсолютно не коробила затянувшаяся пауза. О его потаенных думах можно было судить разве что по светло-голубым глазам: через показное равнодушие прорывались крохотные искорки, и поди сообрази, какие джинны одолевают этого малоразговорчивого скифа.

– Так что же вы скажете, господин? – не выдержав затянувшегося молчания, спросил Сэм.

– Сэм, кто ты по национальности? Что-то много в тебе намешано. Не то азиат, не то африканец. А может – малаец?

– Я и сам толком не знаю, мистер. Родился на Цейлоне, мать из Сингапура, а отец из Сомали.

– Значит, получается, что все-таки сомалиец?

– Можно сказать и так. Так что скажете, господин?

Положив широкую ладонь на штурвал, словно устанавливая над судном свою волю, Федор произнес:

– Посудина так себе, скажу честно. Боюсь, как бы она не перевернулась при большой волне.

Сомалиец хитровато улыбнулся: а этот русский не лишен лицедейства и может думать, как обыкновенный малаец, в надежде, что ему подкинут еще немного деньжат.

Только этот номер вряд ли пройдет, не на того напал!

– Больше хозяин не даст ни цента, – сообщил сомалиец. – Сумма уже оговорена.

В ответ Марков лишь хмыкнул: после чего столь же вяло продолжил:

– Да и мореходность у него не очень... Носом будет зарываться, когда станешь входить в волну.

В какой-то момент дурные предчувствия усилились: может, таким образом судьба подает ему знаки, и самое время, чтобы сойти на берег?

До слуха донесся разговор малайца с украинцем, прибившимся к экипажу прошлым рейсом; оба едва говорили по-английски, однако в их лицах было столько неподдельного оживления, что они напоминали двух старинных приятелей, никак не могущих наговориться после долгой разлуки. В действительности тема разговора была тривиальна: столь энергично, вне зависимости от цвета кожи, мужчины могут говорить о женщинах или о том, как они потратят полученный заработок. Хотя и здесь не стоит особенно много фантазировать: опять все мысли сводятся к хорошему застолью, где в качестве специального блюда будет подаваться красивая женщина.

– Корабль хорошо следует профилю волны, – не собирался сдаваться сомалиец. – И прочность его высока.

И как бы в знак подтверждения своих слов он несколько раз стукнул по штурвалу, который не то протестуя, не то соглашаясь, издал короткий упругий звук.

Марков едва кивнул, похоже, что прочность была главной составляющей корабля, – отрицать очевидное было бы глупо. По законам спора следовало возразить, пусть же знают, что за опасную работенку он взялся не из-за любви к разного рода авантюрам, а вполне из-за конкретной причины – прилично заработать.

– Борт невысокий, даже при небольшой волне будет заливать палубу, – невесело буркнул Федор, – да и диаметр циркуляции большой.

Сомалиец хмыкнул:

– Так что же мне сказать хозяину, вы отказываетесь?

– Скажи ему так... сделаю все что нужно, пусть не беспокоится.

Сэм энергично закивал.

– О, да! Я обязательно передам ему ваши слова. Русские очень хорошие моряки, очень отважные. Об этом все знают. Желаю вам попутного ветра! – сказал сомалиец на прощание и скорым шагом направился к трапу.

Моряки разошлись осматривать судно, на палубе остался лишь малаец. Потянув сброшенный с пирса канат, он аккуратно закрепил его у борта.

Мотор уверенно загудел, и судно, наращивая обороты, отошло от причала, оставив на причале Сэма, энергично помахивающего ладошкой.

– Джек, – позвал Федор матроса, стоящего рядом.

– Да, мистер.

– Ты не забыл, о чем я тебя просил?

– Никак нет, мистер, – улыбнулся матрос. – Мотки колючей проволоки уже на палубе.

– Тогда обмотайте проволокой все борта.

– Слушаюсь, мистер!

Только сейчас, отойдя от берега на достаточно приличное расстояние, Федор вспомнил, что позабыл взять из гостиницы яхтенные часы, которые долгие годы были с ним рядом. Явно не к добру! Но возвращаться не хотелось – скверная примета.