Это могло показаться чудом, но Рэннок отбил полуживых пленников у их мучителей. Правду сказать, население деревни, хоть и молчало, было все больше на его стороне. И все равно назад ему ходу не было, ибо один из сыновей Кадэррока с проломленной головой остался лежать у котла с кипящим бараньим жиром.

Рэннок стал изгоем, но изгоем уважаемым. Он не мог жить в деревне, не мог привести себе жену. И даже не мог покинуть место своего преступления, ибо это означало, что разгневанные покровители рода убитого, не найдя виновника, могли обратить свой гнев на невинных. Вместе с тем никто не смел поднять руку на невольного убийцу, хотя все знали, где он устроился.

Рэннок построил себе дом на вершине Кумарки, горы, на которой никто не селился, так как склоны ее были покрыты никчемной ядовито-зеленой травой, что, как всем известно, означает, что местные духи-хранители почитают место сие мерзким и нечистым. Тем не менее здесь из земли били чистые и звонкие ключи, в кустах розичек[53]весной пели соловьи, а ранним летом ядреная зелень кумарки меркла перед сочной краснотой земляничных полян. Рэннок стойко переносил свое одиночество — охотился, резал по дереву, соорудил над пещеркой, из которой били родники, что-то типа часовни… Тяготился ли он своим изгнанием, тосковал ли по бродячей шальной юности, сожалел ли о своем шаге, никто не знал. Шли годы, и вот в одну зимнюю ночь в дверь постучали.

Он знал Грэдду с детства. Пожалуй, она ему даже нравилась, хоть и приходилась внучатой племянницей дураку-жрецу. Когда он в последний раз вернулся домой, Грэдда была смешной девчонкой, еще носившей короткую детскую юбку с бахромой и бусы из ягод рябины. Затем родичи, изредка приходившие к нему за медвежьими шкурами и горным медом и приносившие в обмен муку и холстину, обмолвились, что Грэдду сосватали в соседнюю деревню за состоятельного вдовца и что более богатой свадьбы на их памяти не было.

И вот теперь на его пороге застыла жалкая, облепленная снегом фигурка. Он не сразу ее узнал, но любой гость, пропущенный снежными духами, свят. Грэдда выглядела изможденной до последней крайности и притом была беременна. Не задавая лишних вопросов, Рэннок внес полумертвую женщину в дом, выскочил на улицу за снегом и принялся оттирать обмороженные щеки. Задаваться вопросом, что она тут делает в такую пору, времени не было. Впрочем, она все рассказала ему сама сразу же, как пришла в себя.

История оказалась самой обычной. Мужа, который был еще старше Рэннока, она не любила, хоть и исполняла все, что положено жене. Про самого Кроэрка они почти не говорили, но Рэннок сразу понял, что ни умом, ни добротой, ни красотой тот не отличался. Тем не менее Грэдда честно родила ему дочь. На сына сил у Кроэрка не хватало, но он предпочитал винить в этом жену. А затем в их деревню пришел такой же вогораж, каким был когда-то Рэннок. Он был весел, красив и смел. И она полюбила, сильно, отчаянно и безоглядно. Зима подарила им немного счастья, но потом пошли весенние дожди, и вогораж ушел за текущей водой, распростившись со своей мимолетной подругой и даже не обещая вернуться. А она поняла, что беременна, это было счастьем, она не сомневалась, что родится сын, но… Муж уже почти год не мог иметь к этому никакого отношения и предпочел прилюдно признаться в своей слабосильности, но не покрывать измену жены.

Обвиненная при матерях всей деревни, Грэдда не стала каяться и просить прощения, а высказала все, что накопилось за годы ее невеселого замужества. Высказала и ушла, сорвав с головы расшитую серебром и сердоликами повязку и бросив в лицо мужу свадебное ожерелье. В старые времена за такое ослушницу сбросили бы с обрыва, но это в старые времена. Сейчас же все просто растерялись и дали ей уйти, тем более мужа ее в деревне никто не любил; поговаривали, что свою предыдущую жену он свел в могилу побоями и попреками, потому и должен был искать новую в чужой деревне, куда еще не докатилась его дурная слава.

Что люди, что гоблины, что эльфы — природа одна. Никто не любит принимать неприятные решения, а тем паче брать на себя ответственность за них. Беременная, кое-как одетая женщина уходит в снежную бурю? И пусть ей. Замерзнет — значит, горные духи сочли ее виновной. Выживет — опять же судьба. И никто не виноват.

Грэдда каким-то непостижимым образом добралась до родного дома и упала в объятия матери. Семья готова была ее принять, но Жрец-Старейшина не мог потерпеть такого непотребства. То ли не хотел отдавать залог, внесенный незадачливым супругом, то ли увидел повод вернуть столь любезные ему старинные обычаи. Грэдду решили вернуть в дом мужа, то есть обрекали на смерть. И она бы смирилась, сил бороться у нее почти не оставалось, если бы не ребенок, яростно заявлявший о своем праве на жизнь. И тут мать преступницы вспомнила про Рэннока. Один раз он уже пошел против всех, защитив приговоренных, может быть, поможет и сейчас?

Рэннок не колебался. Грэдда осталась у него. В его доме увидел свет и мальчишка, нареченный в честь матери Грэддоком, которому приемный дед дал свое родовое имя. По весне на Кумарку заявились бывший супруг с Кадэрроком, но ушли несолоно хлебавши. С тех пор у Рэннока появился смысл в жизни, а в доме — добрая и ласковая хозяйка.

Год шел за годом. Грэддок рос и радовал мать сходством с ее пропавшим возлюбленным, а деда — ибо старый вогораж стал для него именно дедом, строгим и любящим, — сметливостью и храбростью. А затем их нашла Криза, которой какая-то добрая душа поведала, что мать жива. Отца девочка ненавидела, а норовом пошла не в него и даже не в мать, а в ее дядю, старинного приятеля Рэннока, самого отчаянного из всей деревни.

Когда девчонке сравнялось четырнадцать и папаша приискал ей подходящего мужа, она просто вылезла в окно, прихватив с собой только любимого пса и пару хороших боевых ножей, которые ее жирному родителю были без надобности, и отправилась на поиски матери. Радость, с которой ее встретили, искупила годы разлуки, и с тех пор в доме не стихал смех. Правда, отныне приходилось соблюдать осторожность, так как Криза была слишком хороша собой да к тому же оставалась наследницей большого родового состояния, которого отец по Ночному Праву не мог лишить единственного законного ребенка.

Рэннок, несмотря на свои годы все еще обладавший медвежьей силой, был хорошим защитником, даже если забыть о том, что дом отшельника неприкосновенен. Да и подрастающий брат обещал превратиться в настоящего воина. Кризу они из дома одну не выпускали, хотя та стреляла без промаха из лука, могла найти дорогу в кромешной тьме и ходила по горным тропам, как серна. Рэннок и Грэдда часто ночами обсуждали, как сделать так, чтобы Криза смогла встречаться со своими ровесниками. Восемнадцать для девушки предел, если в это лето ее не сосватать, она скорее всего так и проживет всю жизнь отшельницей со стареющей матерью. Мальчику легче. Еще год-два, и он сможет поискать свое счастье с любой ватагой вогоражей, которым нет дела до того, кто ты и откуда, лишь бы был силен и смел.

Но все эти ежедневные заботы отступили, когда ушедший на охоту Грэддок к вечеру не вернулся. Дед утешал Грэдду, говоря, что парень не один, а с Крохом, что скорее всего они забрели слишком далеко от дома в поисках дичи и заночевали в лесу. Грэдда, обычно спокойно переносившая отлучки своих детей, молча плакала. Пришло утро, а об ушедших не было ни слуху ни духу. Криза собралась идти на поиски, но дед ее остановил, сказав, что надо ждать еще, ведь они не знают, куда Грэд пошел, да и, случись что, пес вернулся бы за помощью. Однако к вечеру даже Рэннок понял, что что-то произошло, и заявил, что с первыми лучами солнца пойдет на поиски сам.