Потребовались совместные усилия Зофиила, Родриго, Осмонда и несколько крепких ударов хлыстом, чтобы подвести Ксанф к фургону и поставить между оглоблями. Кобыла упрямилась. Без пут она могла вскидывать и задние, и передние ноги и не только кусаться, но и лягаться, так что вскорости все трое уже обливались потом, несмотря на утреннюю прохладу. Зофиил остановился, чтобы утереть лоб, и внезапно поднял руку, призывая к молчанию. Мы замерли. С дороги за деревьями доносились голоса и стук конских подков. Родриго положил руку на плечо Жофре.

— Поди глянь, что там, ragazzo, только смотри, чтобы тебя не увидели, — прошептал он.

Жофре, забыв про укушенную ногу, побежал к дороге. Мы все застыли. От всадников на заброшенной дороге можно ждать чего угодно. Лучше не привлекать внимания к себе, пока не узнаем, кто они такие.

Жофре вернулся в мгновение ока.

— Стражники, — прошептал он. — Налегке, без поклажи.

— С какой стороны едут? — спросил фокусник.

— С той же, что и мы.

Зофиил взглянул туда, где сидел привязанный к дереву Сигнус.

— Значит, ищут нашего птенчика, — осклабился он. — Ну все, дружок, твоя песенка спета.

— Нет, — хрипло зашептала Адела. Она вразвалку заковыляла к юноше, словно хотела спрятать его под юбкой. — Ты его не выдашь, я не позволю.

— И как же ты мне помешаешь? Стоит мне крикнуть, и они здесь, — отвечал Зофиил, впрочем не повышая голоса.

Стук копыт приближался. Всадники ехали размеренной рысью, очевидно, куда-то торопились. При нас были ножи и палки, мы могли бы дать бой. Но лишь человек, которому совершенно нечего терять, поднимет руку на стражника, исполняющего королевскую волю, даже и на одного. Вести жизнь изгоя, за голову которого назначена награда — даже самый отчаянный смельчак трижды подумает, прежде чем отважится на такой риск.

Мы стояли неподвижно, едва смея дышать. Сигнус весь сжался, ни жив ни мертв от страха. Он дернул было веревку, которой был привязан к дереву, но Зофиил затянул узлы накрепко. Стук копыт приближался; вот всадники уже поравнялись с тем местом, где мы свернули с дороги в рощицу. Увидят ли они следы колес и, если да, станут ли проверять, чьи они? Все взоры устремились на Зофиила. Ему оставалось только подать голос, и все было бы кончено. Адела, крепко стиснув руки, беззвучно шевелила губами, хотя к кому обращена ее мольба — Богу или Зофиилу, — сказать было нельзя.

Всадники проскакали мимо, стук начал удаляться. Они не увидели следов. Однако все по-прежнему молчали. Если мы слышим стражников, то и они могут нас услышать. У Зофиила еще оставалась возможность их окликнуть. Он сделал шаг вперед. Осмонд двинулся к нему, но был остановлен Родриго, который, как и мы все, понимал: тронь сейчас Зофиила, и он точно закричит. Итак, мы стояли, боясь шелохнуться, пока стук копыт не затих вдали. Дождь стучал по веткам, ветер свистел в кронах, но больше мы не различали ни звука.

Зофиил обвел нас взглядом, явно забавляясь зрелищем наших перекошенных волнением лиц.

— Забавное происшествие. А теперь, если все достаточно отдохнули, не попытаться ли нам вновь запрячь эту бессовестную скотину?

Как только он нарушил молчание, все словно вспомнили, что давно уже сдерживают дыхание. Раздался общий вздох. Адела повернулась к Зофиилу и открыла было рот, но, поймав мой предостерегающий взгляд, смолчала. Таких людей лучше ни о чем не спрашивать. Возможно, мы все заблуждались, и в нем все же теплится искра сострадания.

Покуда собирали лагерь, никто не проронил ни слова. Угли давно угасшего костра раскидали, а Ксанф, удовлетворившись тем, что показала норов, милостиво разрешила себя запрячь.

Когда сборы закончились, Зофиил подошел к дереву, к которому был привязан Сигнус. Юноша, все еще белый как полотно, робко улыбнулся.

— С-с-спасибо, — прошептал он.

— Конечно, мы можем просто оставить тебя здесь до возвращения стражников и тем избавить себя от лишних хлопот. А если ты умрешь с голоду, тем лучше — добрым жителям Англии не придется тратиться на веревку для твоей шеи.

— Но я думал... — дрожащим голосом выговорил Сигнус.

— Ты думал, раз я не позвал стражников, значит, не намерен тебя выдавать? — рассмеялся Зофиил. — О нет, дружок. Лишь крайние обстоятельства вынудили бы меня вручить тебя стражникам. На дороге, без свидетелей, они бы объявили, что сами поймали беглеца, и, как напомнил наш мудрый друг Родриго, могли бы даже задержать нас по подозрению в укрывательстве. Стоит ли ограничиваться одним пленником, если можно без труда взять девятерых и заслужить большее поощрение? Нет, я намерен передать тебя приставу лично, в присутствии возможно большего числа свидетелей, дабы избежать недоразумений.

Он отвел все еще дрожащего Сигнуса к фургону. Остальные, чтобы не встречаться с юношей глазами, сделали вид, будто укладывают свои вещи.

— Наригорм, давай быстрее, мы готовы, — крикнула Плезанс, закидывая котомку в фургон.

Девочка сидела на корточках чуть поодаль, пристально глядя в землю, и словно ничего не слышала. Мне захотелось взглянуть, чем там она занята.

— Укладывай вещи, Плезанс, я ее приведу.

Наригорм, устроившись между корнями дерева, играла со своими рунами, рассыпав их на земле, где нарисовала три круга, один в другом. Девочка, словно почувствовав мое приближение, подняла глаза. Она быстро сгребла дощечки, одновременно стирая руками круги, но от моего взгляда не укрылось, что кроме рун там было кое-что еще: длинное белое перо и ракушка, какую рыбаки называют «русалкиным веером». Все это она, прежде чем встать, спрятала в мешочек.

— Наригорм, неужели ты?..

— Камлот, Наригорм! Сюда! Мы уезжаем! — крикнула Адела с козел.

Наригорм убежала. Мой взгляд невольно вновь устремился на полустертые круги. Раскладывала ли Наригорм руны, когда проехали стражники? Неужто она?.. Нет, Зофиил действовал явно осознанно, не под влиянием порыва и, надо сказать, логично. Тем не менее меня мучил вопрос: какие еще вещицы прячет в своем мешочке Наригорм?

Еще одну ночь мы провели в холоде и сырости под деревьями, но на следующий день вроде бы проглянула надежда. Лес вновь сменился возделанными угодьями; мы видели на полях нескольких послушников, которые брели по щиколотку в жидкой грязи с видом таким страдальческим, словно они во исполнение епитимьи совершают пешее паломничество. В бороздах стояла вода. Боронить можно было не раньше, чем она высохнет, а поскольку дождь не переставал, все указывало на то, что это случится не раньше Рождества.

Однако ясно было, что мы на монастырской земле, а где монастырь, там и странноприимный дом с сухими постелями, очагом, едой и обществом, чтобы коротать долгие зимние вечера. Мы приободрились и прибавили шаг. Даже Ксанф словно заразилась нашим радостным чувством и побежала резвей без всякого понуждения.