целых пять минут, и я успею продиктовать письмо дочке. Пожалуйста, возьмите крестик.

— Зоечка, я не верю в бога.

Зоя ничего не сказала, а только слабо улыбнулась…

Она умерла во время операции.

Старшина Копеечка ждал возле хирургической палатки, у него были сухие, какие-то полубезумные глаза и его бил сильный озноб. Он был очень сильным человеком, наш старшина… Если бы не страшная контузия, он продолжал бы служить в дивизионной разведке. Когда на Копеечку накатывали приступы сильнейшей головной боли, он катался по полу и выл, как раненный лев. И никто и никогда не слышал от него жалобных стонов.

— Старшину, конечно, комиссовать можно, но ему идти некуда, — сказал Марине Георгиевне командир дивизии. — Мишка до войны на еврейке женился, а жена с детьми в Бобруйске осталась. Так что, сама понимаешь, теперь возвращаться ему уже не к кому… Ему бы и подлечиться еще не помешает.

— Подлечим, товарищ генерал, — пообещала Марина Георгиевна. — Кстати, охрану медсанбата нужно усилить, товарищ генерал.

— Вот Копеечка этим и займется, — согласился командир дивизии.

Когда после операции Марина Георгиевна вышла из палатки и сунула в рот папиросу, старшина долго, молча рассматривал ее нахмуренное лицо.

— Умерла, — коротко ответила на немой вопрос Марина Георгиевна и словно пытаясь сбежать от такой жуткой темы быстро спросила: — Старшина, среди пленных немцев раненые есть?

Когда главный хирург доставала из кармана пачку папирос, за ее мизинец зацепился шнурок с подаренным Зоей крестиком. Он так и болтался, удерживаясь на пальце каким-то чудом. Старшина какое-то время рассматривал крестик и сказал:

— Нет никаких раненых, Марина Георгиевна… И пленных тоже нет.

… С того времени Муська перестала побаиваться старшину Копеечку. Ведь она сидела и ждала конца операции рядом с ним у хирургической палатки…

5.

… На территории Германии Муська дралась со всем немецким: с кошками, собаками, однажды она устроила бой даже со случайной козой, но особенно яростно она охотилась на птиц. Поскольку к птицам относятся не только воробьи, голуби и вороны, но и курицы, однажды Муська попалась именно во время охоты на эту птицу. Немецкому бауэру, еще крепкому мужчина лет сорока пяти, удалось сграбастать Муську. Кошка отчаянно сопротивлялась, и он закутал ее в пиджак. Трудно сказать, чем могло закончится это неприятное приключение для кошки, но рядом оказались наши солдаты.

Бауэр отказался отдавать солдатам кошку даже когда узнал, что та живет в медсанбате. Он требовал возмещения убытков за убитую курицу. Его так и привели в медсанбат — вместе с укутанной в пиджак Муськой и мертвой птицей.

Марина Георгиевна с холодным безразличием выслушала немца и велела выдать ему три банки тушенки. Потом пришлось перевязывать руки немца — во время схватки Муська пустила в ход не только когти, но и зубы.

Перевязывала немца я и уже позже Марина Георгиевна спросила меня, воевал ли тот немец. Я ответила, что, скорее всего, да, потому что на левом предплечье у него был след пулевого ранения.

— На передовой, значит, был?.. — усмехнулась Марина Георгиевна. — А вы знаете, почему он к нам Муську притащил? Нет, ему не курицы жалко. Он просто нас всех в воровстве обвинить хотел. Мол, пусть воруют даже не сами русские, а их кошки, но все равно все они — воры. А потом они в своих мемуарах об этом писать станут…

Муська отомстила немцу еще раз. Когда он вышел из палатки после перевязки, Муська набросилась на его ноги и, если бы не крепкие армейские сапоги, ему пришлось бы совсем не сладко. Немец так и не решился пустить в ход свой пиджак, который держал в руках, — вокруг была толпа раненых, и они явно сочувствовали кошке. Муську пришлось взять на руки, но она продолжала вырываться и смотрела на немца такими дикими, откровенно звериными глазами, что у Ольки невольно вырвалось:

— Это вам, сволочи, за сожженный хуторок!..

А еще Муська не любила немецких детей. Нет, она не бросалась на них, но, когда немецкий мальчик или девочка тянулись к красивой кошке, она прерывала это движение грозным рычанием. И исключений не было.

В мае 1945 года наш МСБ стоял возле небольшого городка, почти в городской черте и к нам иногда приходила крохотная — лет трех — немецкая девчушка. У нее было очень милое личико, белокурые волосы и пышное (наверное, праздничное) очень грязное платьице. Вне сомнения, она была очень голодна. Но несмотря на то, что была еще очень маленькой, девочка понимала, что именно у нас есть еда.

Крошка очень быстро разобралась в том, что ей не стоит подходить к Муське, хотя первое время сильно тянулась к ней. Она даже смеялась от радости, протягивая к ней руки, но Муська остановила и эту беззащитную малышку. Во время своих визитов девочка обходила Муську стороной, останавливалась возле какой-нибудь палатки и молча ждала… Она ждала, что к ней подойдут и наконец дадут хлеба.

Примерно через час за девочкой приходила ее мама. Это была молодая, худенькая и крайне перепуганная женщина. Она напряженно озиралась по сторонам, гладила девочку по голове и уводила, прихватив все то, что ей дали — котелок каши, хлеб, немного колбасы или банку тушенки. Мы отлично знали, что у этой немки есть еще дети — мальчики десяти- двенадцати лет — но они никогда не приходили на территорию МСБ. Они ждали маму неподалеку и у них тоже были испуганные, бледные лица…

6.

… Тем вечером старшина Копеечка получил письмо из Новосибирска. Тетка написала, что его младшая дочка Ася осталась жива, что она наконец-то дождалась письма своего папы, что теперь все хорошо и будущей осенью Асенька пойдет в школу.

Оглушенный невероятной новостью старшина смотрел на наши лица так, словно видел их впервые. Уже потом, пытаясь разобраться в этой истории, мы поняли — а точнее, даже почти увидели — как летом 1941 года, в Бобруйске, вслед за уходящим из-под бомбежки эшелоном бежала молодая женщина с тремя детьми. Самую младшую, Асю, она держала на руках. Именно ее женщина и успела протянуть в чьи-то руки. Те приняли девочку и поезд ушел. Жена старшины Копеечки была умной женщиной и опасаясь военной неразберихи положила в