километров от моей деревни. Мама ни за что не хотела отдавать меня в интернат. А в селе меня называли дебилкой. Мама из-за этого с соседкой поссорилась. И кричала, что она докажет, что ее дочка умница. А моя мама никогда не кричит, знаешь.

Василий смотрит на меня во все глаза, и мое ликование вдруг сменяется смущением.

— Ну, в общем, мама приложила усилия, и проблема была ликвидирована. Меня взяли в обычную школу, и дальше все было, как у всех.

— Вот это да… История, как в кино! А теперь ты говоришь на шести языках? Это что, компенсация такая?

— На пяти, корейский я только учу, — уточняю я, и он весело смеется:

— Ты забыла русский!

— А… ну да. В моем случае и русский мог не получиться, — опять хохочу я. Мне давно — или никогда? — не было так легко и весело. — Ну, если серьезно, мне как-то сказали, что это правда что-то вроде компенсации. Мы же с мамой несколько лет каждый день занимались речью, и потом у меня осталась эта привычка учиться. И фиксация на речи. Для меня это очень важно — что я могу говорить. Наверно, поэтому мне так нравится учить языки.

— Маш, ты удивительная, — говорит он глубоким, теплым голосом, и я понимаю, что пропала.

Если я немедленно не возьму себя в руки, он сможет сделать со мной, что угодно. А я не могу, я просто не способна взять себя в руки…

Я смотрю на эту девочку, которая до сих пор пила только шампанское на Новый год. Смотрю на искорки в ее льдистых глазах, на сияние русых волос, на то, как она смеется… И вдруг мне становится страшно от желания не расставаться с ней никогда-никогда.

27

Мы сидим в машине, которую Вася остановил недалеко от моей общаги. И снова молчим. Медленно кружась в свете фонаря, с неба падают блестящие пушистые снежинки. Мотор работает почти неслышно, тепло обволакивает, я как будто плыву куда-то на невидимой мощной волне… и вдруг его ладонь опускается на мою.

— Маша, — говорит он шепотом и тянется, чтобы меня поцеловать. Я чувствую его горячие губы на щеке, слегка поворачиваю лицо — и почти теряю сознание, когда его мягкие губы накрывают мои.

Я поцеловал ее, и она застонала. Что эта девочка со мной делает!

Не знаю, сколько времени прошло. Мы все целовались и целовались. Он гладил меня везде, шептал нежные слова, а я только и могла, что вздыхать и покоряться его поцелуям. Вася, Вася… смешное имя, которое вдруг стало для меня самым красивым. Горячие удары сердца. Отвердевшие соски трутся о ткань и томятся от прикосновений его большой и такой ласковой ладони. Он пробегает губами от мочки уха по шее вниз, и я почти теряю сознание от наслаждения, издаю долгий стон.

— Маша… Машенька, — повторяет он, как будто в забытьи, и нет конца этой сладкой муке. Между ног у меня стало горячо и влажно, я уже почти не открываю глаз, его ласки становятся все настойчивее…

И вдруг он останавливается. Отстранившись от меня с тихим низким стоном, он закрывает глаза и откидывает голову на подголовник. Я смотрю на его жесткий профиль и… нет, я не думаю. Я просто смотрю. Он захватил меня, он вовлек меня в пучину своей страсти, своего опыта, я готова следовать за его губами и руками…

— Сейчас я довезу тебя до дома, — медленно и хрипло говорит он, не открывая глаз.

— До дома? — повторяю я, как эхо.

— Тебя можно проводить до комнаты?

— У нас там вахтерша дежурит… вход по студенческим, — машинально отвечаю я.

Он молчит еще минуту. Глубоко вздыхает, потом мягко трогает машину с места, и она бесшумно катится по свежевыпавшему снегу к подъезду моей общаги. Не глядя на меня, Дикарь глушит мотор, выходит из машины и, обойдя ее спереди, открывает мою дверь.

— Мадемуазель, ваш особняк, — шутливо говорит он, и я, отчаянно шаря рукой, наконец нахожу фиксатор ремня безопасности. Вася наклоняется, подхватывает меня на руки и аккуратно ставит на асфальт рядом с собой.

Мощная рука обнимает мою талию, я прижимаюсь к его груди и закрываю глаза. Уже ночь. Я ничего не понимаю. Мне так хорошо с ним.

— Маша, — тихонько говорит он. — Я должен тебя сейчас отпустить. Мне это очень тяжело. Но так будет правильно. Я должен.

Я поднимаю к нему лицо и любуюсь золотистым светом янтарных глаз, четкой линией подбородка, вдыхаю его запах.

— Вася…

Он быстро целует меня, а потом берет меня за руку и быстро ведет по ступенькам к двери общаги.

— Спасибо тебе за этот вечер. Я позвоню.

* * *

Это какое-то чудесное, невозможное, волшебное утро!

Я проснулась, но не вскакиваю, как обычно, а лежу с закрытыми глазами, и картины вчерашнего вечера проплывают у меня перед глазами. Его улыбка, его янтарный взгляд, его прикосновения и поцелуи.

Теперь я понимаю, почему вокруг любви столько шума. Она невероятна, прекрасна, сногсшибательна! Нет ничего прекраснее и слаще любви! Как он гладил меня, как я таяла в его объятиях… Все тело тонет в нежной истоме… Я как будто кошка, которую без устали гладила сильная и нежная хозяйская рука.

— Ммммм, — тяну я, не размыкая губ, и переворачиваюсь в постели. Подминаю под себя подушку и наконец, открываю глаза, чтобы впустить в себя этот день.

— Маш? — вопросительно окликает меня Галка. — С добрым утром?

— С добрым, с добрым! — подтверждаю я.

— У тебя рот до ушей. И ты валяешься!

— В смысле? — расслабленно уточняю я.

— В смысле, Маша-робот, которая всегда занята с самого утра, сейчас валяется и лыбится во весь рот.

Я ничего не отвечаю, просто продолжаю улыбаться. У меня было первое свидание, и теперь мне так хорошо, так хорошо, как никогда в жизни не было!

Он же сказал, что позвонит! Я хватаю телефон, но не вижу ничего нового. Только сообщение