«Донесение, представленное кавалеру Раулю де ла Транблэ об особе, называющейся Антонией Верди».

– А! дело идет о женщине! – вскричала Жанна, уязвленная в сердце ревнивым подозрением. – О женщине!

Заперев наскоро дверь комнаты, чтобы Рауль не застал ее за чтением, она пробежала все донесение. По мере того, как она читала, ревность все более и более начинала терзать ее и она все более и более убеждалась в том, что пала жертвой гнусной измены. Через три недели после свадьбы!.. Было отчего потерять голову, и Жанна действительно потеряла ее. Она вообразила, будто ясно видит заговор, составленный Раулем. Очевидно, он любил эту женщину, эту искательницу приключений, эту Антонию Верди, если старался узнать о всех подробностях ее жизни. Очевидно, он переодевался затем, чтобы приблизиться к этой женщине, и, вероятно, так был занят мыслью о ней, что даже позабыл переменить свой костюм, когда возвратился под супружескую кровлю. Наконец, очевидно, гнев, обнаруженный им при первых вопросах Жанны, прикрывал естественное замешательство виновного, застигнутого почти на месте преступления. Несчастье, постигшее ее, показалось ей совершенным, ясным, незагладимым. Ее обманывали! ее уже не любили! Жанна хотела бежать к Раулю и осыпать его упреками, которых заслуживал его недостойный поступок.

Она отворила дверь гостиной, но была не в состоянии переступить через порог. Полученный ею удар был так силен, что кровь прилила к ее сердцу и голове, и она упала почти без чувств на ковер.

Через минуту силы к ней возвратились, она приподнялась, дошла до дивана и легла. Ей казалось, что она умирает. Странный шум наполнял ее уши, комната быстро вертелась перед ее глазами. Эта галлюцинация сменилась нервным припадком, искривившим деликатные члены бедной Жанны. Чтобы заглушить крики, вырываемые у ней болью, она судорожно кусала подушки дивана.

Все это продолжалось минут пять. Припадок кончился потоком слез и почти совершенным ослаблением.

В ту минуту, когда Рауль вошел в гостиную, слабость Жанны была так велика, что можно было подумать, будто она в обмороке.

Заметив, в каком ужасном положении находилась молодая женщина, Рауль тотчас подбежал к ней и вскричал с непритворным волнением и беспокойством:

– Что с вами?.. Боже мой! что с вами?

Услышав голос мужа, Жанна почувствовала, что силы вернулись к ней, как бы по волшебству, а вместе с тем пробудилось чувство горести, на минуту усыпленной. Она приподнялась с дивана и встала прямо перед Раулем с дрожащими губами и потупив взор. Кавалер повторил свой вопрос.

– Вы спрашиваете, что со мною, Рауль!.. – прошептала она с невыразимым отчаянием.

– Да, – отвечал кавалер, – я вас спрашиваю, милая Жанна.

Жанна подняла глаза, и в них сверкнула молния… Она раскрыла рот, чтобы вскрикнуть от негодования, но губы ее не могли произнести ни одного слова; молния, сверкнувшая в глазах, угасла. Наконец, после минутного молчания, она отвечала:

– Ничего… ничего…

– Как ничего?.. Глаза ваши красны, лицо расстроено!.. Вы смотрите на меня с ненавистью и гневом… Что я вам сделал?.. Совесть ни в чем не упрекает меня.

С минуту Жанна думала избежать немедленного объяснения, но у нее недостало мужества остаться на несколько часов под тяжестью своего законного негодования. Она хотела облегчить свое сердце и сказала голосом медленным, едва внятным и прерывавшимся от слез:

– О! Рауль, зачем в то время, когда вы вошли умирающий в дом моей матери, зачем пробудили вы в моем сердце жалость, потом любовь?.. Зачем вы говорили мне нежные и лживые слова?.. Зачем давали мне страстные клятвы, которых не думали сдержать? В особенности, зачем вы дали мне имя вашей жены, которое я носила с такой гордостью, хотя оно готовило мне – я это хорошо вижу теперь – только ряд самых мучительных, самых невыносимых горестей?

Жанна остановилась. Рауль воспользовался этой минутой молчания и вскричал:

– Я не знаю, во сне ли я вижу все это или наяву!.. Слова, которые я слышу от вас, сводят меня с ума!.. Спрашиваю вас именем неба, объясните мне, по крайней мере, какие причины заставляют вас говорить со мной таким образом?

– Вы их не угадываете?

– Нет, клянусь вам!

Жанна печально покачала головой.

– Рауль, – прошептала она, – вы мне говорите ложь; не унижайте же себя долее, ведь вы видите, что я знаю все.

Рауль задрожал. Неужели Жанна узнала тайну его жизни? Неужели Жанна знала, что он был женат и что, следовательно, союз их был святотатственной комедией? Но нет, этого не могло быть: маркиз де Тианж один знал эту тайну, а Жанна не видала маркиза. Рауль скоро успокоился.

– Милое дитя, – сказал он, – ваши упреки приводят меня в отчаяние, но повторяю вам, что я их не понимаю и не могу понять… Еще раз, что с вами?.. Каковы бы ни были ваши обвинения, я уверен, что могу ответить на них и оправдаться…

– Итак, вы хотите, чтоб я говорила?..

– Да, умоляю вас.

Жанна сделала над собою сверхъестественное усилие. Она приложила руку к сердцу, как бы затем, чтобы удержать сильное биение, и спросила голосом почти спокойным:

– Вы сказали мне, не правда ли, что замешаны в какой-то политической интриге и что вашей свободе угрожает опасность?..

– Сказал, – отвечал Рауль.

– Вы сказали мне, – продолжала Жанна, – что ваше нынешнее переодевание служило вам для того, чтобы вас не могли узнать там, куда принуждены были идти?..

– Сказал, – отвечал Рауль во второй раз.

– Зачем же вы говорили мне все это?..

– Затем, что это была правда…

– Нет, нет, Рауль! Это неправда, правда в том, что вы меня обманываете, вы любите другую женщину; не старайтесь отпираться, я знаю, как зовут эту женщину, знаю, где живет она.

– Милая Жанна, – перебил Рауль, – или я сошел с ума, или вы сами не знаете, что говорите!

Жанна улыбнулась иронически, подала Раулю донесение, которое комкала в руках, и сказала:

– Возьмите и, если можете, утверждайте еще, что вы не любите этой Антонии Верди, за которой шпионят ваши агенты и которой покровительствует регент!.. Уверяйте также, что вы переодеваетесь не для того, чтобы ходить к ней!.. Утверждайте это, чтобы ваше бесстыдство сравнялось с вашим вероломством!..

Рауль был оглушен этим неожиданным обвинением. Положение его было очень затруднительно. Мы знаем его невинность, по крайней мере относительно неверности, однако ему невозможно было оправдаться, как будто он действительно был виновен. Для своего оправдания, он должен был бы рассказать Жанне всю свою прошлую жизнь, свое положение при пале-рояльском дворе и причины, заставившие его шпионить за Антонией, а именно этого-то он и не мог да и не хотел объяснять. Притом, если бы он даже и решился на это, Жанна не дала бы ему времени окончить, потому что едва он выговорил:» Жанна, моя милая, выслушайте меня, умоляю вас!.. «она перебила его и сказала со спокойствием тем более ужасным, что оно, видимо, скрывало внутреннюю бурю, обнаружившуюся в интонации последних слов: