– Хорошо. Теперь нюхай. Три секунды. За это время ты ее ощутишь. Двадцать один, двадцать два, двадцать три. Но считать нельзя. Сосредоточиться только на своем носе. Готов?

Оба поднесли рюмки к носу.

– Ну? – вопросил Анзельмо через три секунды.

– Пахнет хорошо.

– Плесень, дым, кислая капуста, козлятина, гнилые яйца или пот?

Фабио собрался нюхать. Анзельмо остановил его знаком.

– Это ни к чему. Я такой не держу. Если унюхаешь в граппе плесень, дым, кислую капусту, козлятину, гнилые яйца или пот, можешь выплеснуть ее на помойку. Моя граппа пахнет орехами, земляникой, гиацинтами, персиками, розами, шалфеем, табаком, лакрицей, ванилью, пряностями, экзотическими фруктами и яблоками. Еще раз три секунды. Готов?

Они снова приблизили носы к рюмкам.

– А теперь набери в рот крошечный глоточек. Но не глотай, а подержи в полости рта, почувствуй, как расцветает вкус. Не должно быть ничего колючего, ничего жирного, или пресного, или горького. Давай!

Они набрали в рот немного граппы и держали ее во рту, пока Анзельмо не дал команды глотать.

– Ну, как?

– Чудесно, – сказал Фабио.

Анзельмо был недоволен.

– Чудесно, чудесно, я думал, ты журналист, знаешь толк в словах. Чудесно… Бестелесно! – вот как надо было сказать. Хорошая молодая граппа бестелесна.

– У меня утрачена чувствительность справа в верхней части лица.

– Как это – утрачена?

– После травмы головы. Вот отсюда досюда все онемело. – Фабио показал где. – И губы. И глотка. И зубы. Может, поэтому.

– И вкусовые пупырышки?

– Они тоже.

– Но не все же?

– Примерно четверть.

– Тогда попробуй еще раз остальными.

Фабио набрал еще один глоток, задержал граппу во рту, закрыл глаза, ждал, ждал, проглотил и замолчал.

Анзельмо затаил дыхание.

– Бестелесно, – подтвердил Фабио.

Анзельмо снова наполнил рюмки.

– Десяти минут не прошло. Мы выпили ее прежде, чем она проснулась.

Пока они ждали пробуждения граппы, Фабио узнал, что днем Анзельмо работает в какой-то сапожной мастерской. Срочный ремонт обуви.

– Хреновая работа, можешь мне поверить. Особенно в такую жару. Люди швыряют тебе на прилавок вонючие потные башмаки, и ты даже не можешь их высушить, прежде чем браться за починку. А после работы убирай мусор здесь. А ведь дворником, собственно говоря, работала моя жена.

Фабио неосторожно поинтересовался:

– И где же она?

– Откуда мне знать, где моя жена? – спросил Анзельмо. – Во всяком случае, не здесь. Может, ты ее где-то видишь? Я не вижу. Давно уже не видел. Последний раз видел год назад.

Бедняга так разволновался, что опрокинул свою граппу до истечения заветных десяти минут. И вынудил Фабио поступить так же, дабы на равных вернуться в исходное положение.

Во время следующей десятиминутной паузы Анзельмо поведал другу Фабио, что жена бросила его год назад. Ушла к его товарищу по работе! По работе!

Словечко спровоцировало Фабио в свою очередь высказаться о типах, которые не стесняются ухлестывать даже за женами своих коллег.

В ожидании пробуждения еще одной траппы Анзельмо поделился своими соображениями относительно женского пола. Затем он настоятельно предложил гостю отведать его старую граппу, выдержанную в грушевом бочонке. Он принес новые рюмки и разлил по одной.

Теперь они ждали, пока эта граппа проснется, и Анзельмо вернулся к прерванной теме.

– Все они одинаковые, – буркнул он.

– Не совсем все, – возразил Фабио, пытаясь хотя бы по очкам избавить Норину от этого разгромного счета.

– Ха! – откликнулся Анзельмо. – Ты думаешь, что твоя – другая? А к кому приходил мужик, как только ты оказался в больнице?

Граппа немного затормозила реакции Фабио. Ему понадобилось время, чтобы осмыслить сказанное.

– Ты имеешь в виду Марлен?

– Прости, теперь не стоило этого говорить.

– Рассказывай.

– А что тут рассказывать. Приходил к ней один. Вот и все. Может, просто так, безобидно.

– Много раз?

– Я не всегда торчу во дворе. По крайней мере, один раз.

– А как он выглядел?

– Молодой, твоего возраста, короткая стрижка. Недурен собой.

Фабио встал и двинулся к входной двери.

– Погоди-ка.

Не слишком твердо держась на ногах, он спустился по лестнице до почтового ящика Марлен, выудил из щели «Воскресное утро» и принес в квартиру Анзельмо.

– Этот? – спросил он, указывая на фото Лукаса.

Пришлось Анзельмо встать и принести свои очки, лежавшие рядом с телепрограммой.

– Точно он. Наверняка. Плохой снимок. В жизни он выглядит лучше.

Марлен вернулась в пять. Фабио ждал ее, лежа на диване и собираясь при первом шуме на лестнице встать и встретить ее стоя. Но был разбужен поцелуем в лоб и вопросом:

– Шнапс?

– Что?

– От тебя разит шнапсом.

Тем самым психологическое преимущество было упущено.

Фабио не сразу вспомнил, почему он так обозлен на Марлен. А когда вспомнил, попытался встать. Но на полпути потерял равновесие и снова свалился на диван.

Марлен рассмеялась:

– Ты пьян.

– У меня есть на то все основания.

Фабио все-таки воздвигся. Марлен хотела ему помочь, но он оттолкнул ее.

– Что тут понадобилось Лукасу?

Марлен не ответила. У нее был такой вид, словно нечто неизбежное наконец случилось.

– Что? – с угрозой повторил Фабио.

Марлен скрылась в ванной.

– Да, да, подумай, прежде чем отвечать.

У Фабио был мерзкий вкус во рту. Он открыл холодильник. Минералки не было. Только две бутылки Бифиба и надорванный пакет густого персикового сока, который обожала Марлен.

Он открыл кран над раковиной на полную мощность и подождал, пока струя остынет. Набрал полный стакан и проглотил воду. Она все еще была тепловатой. Он закурил сигарету и подождал, пока Марлен со своим ответом выйдет из ванной.

Она вышла без ответа.

Фабио загородил ей дорогу и сказал:

– Что. Тут. Понадобилось. Лукасу.

– Мы можем это обсудить, когда ты протрезвеешь.

– Когда я протрезвею, меня здесь не будет.