Посреди ночи она встала и спустилась в мастерскую, решив, раз уж не спится, провести эти часы с пользой и поработать. Но в последний момент побоялась, что из-за усталости допустит какую-нибудь оплошность, и вернулась в постель.

Она с облегчением вздохнула, увидев, что за окном светает и можно наконец оставить попытки заснуть. Включив прикроватную лампочку, она достала блокнот и ручку и принялась составлять список вопросов врачу, если удастся с ним поговорить.

Пьета варила на кухне крепкий кофе, когда наверху послышались шаги матери.

— Ты спала? — спросила она, когда та появилась в дверях, заранее зная, какой будет ответ.

— Так, подремала немного.

— Послушай, почему бы тебе не лечь снова в постель? А к папе сегодня поеду я.

Но мать покачала головой:

— Я здесь одна не останусь, Пьета. Кроме того, я хочу его видеть.

— Но ты выглядишь усталой.

— Ты тоже. Так почему бы тебе не отправиться в постель?

В итоге они поехали в больницу вдвоем. Тихо сидели в такси, за всю дорогу не проронив ни слова. Обеим не терпелось поскорее добраться до больницы, и вместе с тем обеих приводил в уныние ее металлический запах и бесконечные вереницы палат, переполненных больными и их печальными родственниками.

Беппи явно обрадовался их приходу.

— Я не могу здесь спать, — едва поздоровавшись, пожаловался он. — Шумно, все время горит свет, больные то и дело шастают туда-сюда. А если что-то случится, так никого не дозовешься.

Пьета заметила брошюру у его постели. Заголовок на обложке гласил: «Ангиопластика: Ваши перспективы». Она взяла ее в руки и начала читать, в то время как мама суетилась у постели мужа: поправила простыни и налила кофе из термоса в пластмассовый стаканчик.

— Звучит не так уж и безнадежно, — заметила Пьета. — Здесь говорится, что потребуется только местная анестезия, а после операции тебе не придется надолго задерживаться в больнице. А потом тебе просто надо будет принимать препараты, которые они тебе назначат, и следить за рационом. А это значит, никакого сливочного масла, жирного сыра и прошутто[26], папочка.

— Так они говорят, — мрачно ответил он. — Вчера на обед мне принесли творожок и салатик. На вкус как жеваная бумага. Какой во всем этом смысл, а?

— По крайней мере, с тобой все в порядке, Беппи, — пожурила его Кэтрин. — Радуйся, что ты жив и можешь есть творожок. Слава богу, Федерико не растерялся, немедленно вызвал «скорую» и тебя быстро привезли сюда.

— Да уж, слава богу, — согласился Беппи. — Я, конечно, люблю свой ресторан, но мне не хотелось бы там помереть.

Они все утро провели в палате, не давая ему раздражаться и скучать. Пьета выскочила купить газет, кофе и букетик цветов, чтобы хоть как-то оживить унылую палату, а когда вернулась, увидела, что мать плачет, а Беппи пытается ее успокоить.

— Сейчас же отвези мать домой, — велел он Пьете. — Ей вредно проводить здесь так много времени.

— Нет-нет, я хочу остаться, — недовольно ответила мать. — Почему все вечно только и указывают мне, что делать? Отправляйся спать, ступай домой… Я сама могу за себя решать. Я же не ребенок.

— Но у нас еще непочатый край работы с платьем, мама, — напомнила ей Пьета. — Может, поедем домой и ты мне поможешь?

— Не притворяйся. На самом деле тебе вовсе не нужна моя помощь. Да и потом, я больше разговариваю, чем шью.

— И все-таки мне приятно, когда ты рядом.

— Ой, ну ладно. — Судя по ее тону, она наконец сдалась. — Дай мне еще пять минут… Ну, от силы десять. Подожди меня снаружи. Я хочу попрощаться с твоим отцом по-человечески.

Бисерный узор на ткани начал обретать очертания, и Пьета видела, что трудилась не зря. Но она не преувеличила, сказав, что работы еще непочатый край. У нее уже не сгибались пальцы и болели глаза от долгих часов филигранной работы. И только мысль о том, что она услышит продолжение маминой истории, немного скрашивала мрачную перспективу многочасового сидения за пяльцами.

— Расскажи, что произошло, когда Одри уехала из Рима, — попросила Пьета, едва они уселись за работу. — Неужели ты и вправду осталась там совершенно одна?

— А что поделать?

— У тебя все было в порядке?

— Нет, не очень. Да что говорить, совсем наоборот.

Анастасио буквально спас меня в эти две недели в Риме без Одри. Он попросил меня поработать у него в баре. Я согласилась, хоть и подозревала, что от меня будет мало проку. Рим словно вымер, поскольку многие семьи уехали из города, так что, думаю, Анастасио вполне мог управиться и без меня, но он был по-настоящему добрый человек и, я уверена, прекрасно понимал, как мне одиноко.

Иногда в бар заходил Джанфранко. Усевшись за стойкой и заказав что-нибудь выпить, он наблюдал, как я работаю. Часто у меня создавалось впечатление, будто у него на меня какие-то права: например, он неизменно давал завсегдатаям понять, что я занята. Анастасио ничего не говорил, но я подозревала, что он не жалует Джанфранко.

В конечном счете я оказалась не такой уж бесполезной, как поначалу опасалась. Мне даже понравилось запоминать, что любит выпить тот или иной посетитель, какой крепости кофе он предпочитает и так далее. Ассортимент у нас был более чем скромен: несколько видов свежей выпечки по утрам, а в течение дня десертные тарелочки с закусками: хлеб, моцарелла, салями. На самом деле бар служил скорее местом встреч, где люди заодно могли перекусить на скорую руку и, отрешившись от повседневных забот, ненадолго расслабиться. Сплошь и рядом завсегдатаи останавливались, чтобы перекинуться со мной парой слов, и я поневоле узнавала кое-что об их жизни — имена их детей, имена тех, с кем они поссорились, их надежды и планы. О себе я говорила немного, потому что, во-первых, мне не хотелось, чтобы кто-то узнал, что я одна в Риме, а во-вторых, чтобы кто-нибудь из них догадался, что мои надежды на возвращение Беппи таяли с каждым днем.

Я получила от него несколько коротких писем, но их стиль был странен, а слова хаотически разбросаны по листкам. Я с большим трудом понимала, о чем он пишет. Так что я купила блок писчей бумаги, и в те часы, когда не работала в баре или не занималась шитьем, усаживалась за стол и строчила длиннющие послания ему и Маргарет. Я рассказывала им совсем разные истории. Маргарет была в курсе моих отношений с Джанфранко. Она знала, как неловко я чувствовала себя в его компании. А Беппи я пересказывала забавные истории о моих новых знакомых в баре. Раз в неделю я писала родителям, и это всегда давалось мне нелегко. Я не могла сказать им, что Одри и Маргарет оставили меня, потому что пообещала, что мы будем держаться вместе. И хотя я испытывала неловкость, обманывая их, мне и в голову не приходило уехать домой. Если Беппи вернется в Рим и не найдет меня, он, чего доброго, подумает, что я его разлюбила.