Последний также пожелал видеть пляску, а потому солдат еще раз проплясал перед нами к полному удовольствию всех присутствующих и самого Юнь Хаба.

В это время привели на суд трех виновных, уличенных в покраже коровы.

Представ пред лицом своего начальника, подсудимые поверглись ниц и что-то бормотали минут с пять. Выслушав такое, вероятно, оправдание, Юнь Хаб сказал отрывисто несколько слов, и полицейские, схватив виновных за чубы, – что весьма удобно при корейской прическе, – потащили их куда-то в город.

После суда разговор продолжался недолго, и наконец когда я объявил, что желаю уйти, то Юнь Хаб тотчас же встал и вежливо раскланялся.

На прощанье он только пожелал, чтобы я выстрелил из штуцера, для чего приказал поставить небольшую доску на расстоянии около 100 шагов. Когда я выстрелил и пуля, пробив эту доску, далеко еще пошла рикошетом по полю, то вся толпа издала какой-то громкий, отрывистый звук, вероятно знак одобрения, а Юнь Хаб тонко улыбнулся и вторично раскланялся со мной.

Затем, усевшись на носилки, с прежней церемонией и пением он двинулся в крепость. Я же со своими солдатами в сопровождении всей толпы направился к берегу и, переправившись через реку, поехал обратно в Новгородскую гавань, откуда вскоре предпринял экспедицию для исследования Южноуссурийского края.

* * *

Проведя около месяца в Новгородской гавани и ее окрестностях, я предпринял вьючную экспедицию в гавань Св. Ольги и оттуда на реку Уссури. Цель моей экспедиции заключалась в том, чтобы познакомиться с этой малоизвестной частью Южноуссурийского края, и, кроме того, я имел служебное поручение переписать наших крестьян, живущих на Сучане и возле гавани Св. Ольги.

На всем пространстве от залива Посьета до гавани Св. Ольги я намеревался следовать, держась морского побережья, которое здесь везде носит один и тот же характер. Горы, составляющие сначала отроги пограничного хребта, а потом Сихотэ-Алиня, обрываются в море отвесными утесами, между которыми открываются неширокие долины береговых рек. Такие долины оканчиваются у моря низменными песчаными берегами, представляющими резкий контраст с ограждающими их утесами.

Морские ветры и сильные туманы, господствующие на побережье, вредят успешному росту деревьев, поэтому береговая полоса на ширину от 10 до 20 верст вообще бедна лесами. Правда, здесь везде растет высокая трава и густой кустарник, состоящий главным образом из леспедецы, лещины, мелкого дубняка с примесью винограда, таволги, калины, бузины и шиповника, но из деревьев почти исключительно попадается дуб. Он образует по склонам гор редкие леса и хотя достигает иногда значительных размеров, но, вероятно, вследствие неблагоприятных климатических условий, обыкновенно имеет пустой внутри ствол, так что совершенно не годен для построек.

За береговой полосой, далее внутрь страны, леса становятся гуще, величественнее и самый состав их делается чрезвычайно разнообразным, так что здесь встречаются все породы деревьев, свойственные Уссурийскому краю, и даже появляются некоторые новые, как, например, граб, достигающий 10-саженной вышины при толщине 2–3 футов.

Различные кустарники достигают здесь роскошного развития и составляют густой подлесок, в котором особенно часто попадается колючая аралия, довольно редкая на самой Уссури. Это небольшое деревцо растет преимущественно по каменистым горным скатам и, будучи усажено острыми шипами, образует чащу, через которую иногда совершенно невозможно пробраться.

Быстро начали мелькать дни моего путешествия… Обыкновенно, вставши с рассветом, я приказывал вьючить лошадей, которые должны были следовать вместе с солдатами по указанному направлению; сам же отправлялся вперед, иногда вместе с товарищем или чаще один. На случай встречи с каким-нибудь врагом – человеком или зверем – я имел при себе, кроме ружья, кинжал и револьвер, а неизменный друг – легавая собака всегда заранее могла предупредить об опасности.

Особенную заманчивость всегда имели для меня эти одинокие странствования по здешним первобытным лесам, в которых единственная тропинка, бывало, чуть заметно вьется среди густых зарослей кустарников и травы, иногда высотой более сажени.

Кругом не видно ни малейшего следа руки человека: все дико, пустынно, нетронуто. Только звери, которые то там, то здесь мелькают по сторонам, напоминают путнику, что и эти леса полны жизни, но жизни дикой, своеобразной…

Часто, увлекшись охотой, я заходил далеко в сторону от тропинки, так что догонял своих спутников уже на ночлеге, который избирался обыкновенно в лесу или на песчаном берегу горной речки.

Здесь живо разводился костер, лошади пускались на пастбище, а мы, покончив свои работы, ложились под великолепным пологом ясного ночного неба и засыпали крепким сном под музыкальные звуки лебединого крика или под шум буруна, если такая ночевка случалась недалеко от моря.

Горные хребты сплошь покрыты дремучими, преимущественно лиственными лесами, в которых держится множество различных зверей: диких коз, аксисов или пятнистых оленей, медведей, кабанов, енотовидных собак, барсуков; менее часто попадаются: тигр, гималайская куница и антилопа. Теперь я упомяну о способе добывания их местными инородцами и преимущественно китайцами посредством ловли в ямы.

Для этой цели на известном месте в лесу, где, по охотничьим приметам, наиболее любит бродить зверь, устраивается из срубленных деревьев и валежника засека вышиной около 2 аршин. В такой засеке на расстоянии 100–150 сажен выкапываются глубокие (10–14 футов) ямы с более широким основанием, нежели верхушкой, – следовательно, с наклонными боками. Отверстие подобной ямы закладывается тонким хворостом или сухой травой, так что предательская ловушка совершенно незаметна. Сверх того, перед ней вбивается ряд колышков, на которые кладется жердь, для того чтобы животное непременно сделало скачок и, пробив покрышку ямы, ввалилось бы в нее.

Так действительно и случается. Олень, коза или какой-либо другой большой зверь, встречая в лесу засеку, направляется вдоль нее, пока не найдет отверстие, в которое прыгает через набитые колышки и попадает в ловушку.

Иногда подобные засеки устраиваются на большие расстояния. Таким образом, поперек всего полуострова Муравьева-Амурского, между вершинами Амурского и Уссурийского заливов, устроена засека, которая имеет в длину 19 верст и около полутораста ям. Кроме оленей и коз, в них попадаются кабаны и волки. Случалось даже, что тигр проваливался в эту западню, но всегда одним прыжком выходил на свободу.

Самый лучший лов в ямы бывает весной, когда звери идут на лето в гольцы[15] и глухие пади. Худшее же время для этой ловли – зима, когда глубокий снег засыпает поверхность ям, так что нужно делать прочную покрышку, через которую зверь иногда не проваливается.