Но однажды их детский дом должен был переехать в другое здание – старое совсем обветшало, обвалившейся штукатуркой ранило двух мальчиков – в общем, было пора.

Летом все стали готовиться к переезду. В коробки и ящики складывали книги, документы, бумаги, и вот так совершенно случайно обнаружили в девочкином личном деле письмо. Оно просто выпало незакрепленное из ее дела, которое через мгновение должны были похоронить еще лет на двести в коробке, но директор детского дома взглянула, что это там вывалилось, что за конверт.

На конверте было написано «такой-то» – фамилия, имя этой девочки и смешное уточнение рядом: «когда она научится хорошо читать». Директор нахмурилась, припоминая что-то. И глубоко задумалась, надо ли передавать это письмо, так, кстати, и неразорванное, от давно умершего человека, не взбудоражит ли это напрасно девочку, не разволнует ли весь коллектив – в любом случае следовало его сначала прочесть. Но тут ее отвлекли, она вышла, потом она вернулась, вспомнила про письмо, но ее снова отвлекли, звонило начальство, был очень нервный разговор, директор положила конверт на стол своего секретаря в соседней комнате и снова о нем забыла. Зато старшеклассницы, которые помогали ей складываться и были здесь же, письмо заметили, прочли, что написано на конверте, и сейчас же разнесли новость всему свету. Девочке в том числе. Некуда было деваться – ей отдали это письмо с увещеваниями, предупреждениями, почти угрозой. Она взяла его совершенно спокойно, а потом, улучив минутку, незаметно вышла из детского дома. Побрела по их небольшому заросшему парку, забилась в самый дальний угол, села на какую-то мшистую корягу и стала рассматривать конверт. Это был конверт старого образца, не вытянутый, строго прямоугольный, с картинкой. На картинке были красный замок и подпись: «Тракай».

Внутри лежала новогодняя открытка. Самая обыкновенная – с цветными шарами на елочных ветках, в розоватых отблесках белой витой свечи. Открытка была двойной и была исписана изнутри мелкими печатными буквами на двух сторонах. Видно было, что тот, кто это писал, ужасно старался. Старался все уместить и чтобы было понятно.

Девочка оглянулась последний раз вокруг, подержала взгляд на листьях лип, тополей, каштанов – все деревья здесь она знала наизусть, и нырнула.

Дорогая дочка.

Рад, что ты уже умеешь читать. Молодец! Пишет тебе твой папа. Из больницы. Мы попали в аварию, мама погибла, что бы тебе ни говорили. Я хочу, чтобы ты это знала. Но ты жива. И читаешь это. Значит, все будет хорошо.

Дочка, я хочу открыть тебе три секрета. Только храни их в тайне, договорились?

Секрет № 1.

Есть чудный мир, мир воображения, творчества, мир твоей полной свободы. Туда всегда можно спрятаться. От любой беды. Когда тебе будет трудно, можно переждать бурю там. Но нужно уметь возвращаться, очень важно возвращаться назад. И жить дальше. Сам я всю жизнь сочиняю стихи, их не печатают, но это не страшно – именно они не раз помогали мне выжить. На самом деле, наверное, тысячу раз.

Секрет № 2.

Судя по тем чудесам, которые ты нам с мамой рассказывала, у тебя дар. Он не должен пропасть. Расти его, поливай трудом. Ты – очень талантливая девочка, запомни. Учись, старайся, рой землю. Читай побольше, слышишь? Читай. И будь лучше всех! В том, что ты выберешь, будь лучше всех!

Секрет № 3.

Не знаю, как пойдет дело дальше со мной, моими переломами и головой. Надежд немного. Поэтому тебе нужно найти родных. Не кровных, а тех, кто придется по сердцу. Маму, папу, сестру, тетю, любимого человека – все равно. Важно, чтобы рядом были родные люди. Ищи! Повсюду, всегда. И ты их обязательно встретишь. Ты их узнаешь, увидишь сердцем.

Целую тебя крепко-крепко. Запомни: я очень тебя люблю. С Новым годом. Твой Дед Мороз.

Девочку нашли уже к вечеру. Она так и сидела на той коряге и была точно не в себе. Не отвечала на вопросы, только прижимала к груди письмо. Она сильно заболела тогда. Директор себя проклинала. И заодно всех, кто все разболтал. Но постепенно девочка поправилась. Когда она выздоровела, как раз начался новый учебный год. И девочка начала учиться! Стараться изо всех сил, читать, читать книжки – вскоре она сделалась надеждой и гордостью их детского дома, их школы. Пережидать беды в своем волшебном мире она умела уже давно, зато теперь она научилась и возвращаться, жить здесь. Так она исполнила оба папиных завета.

Вот только родных она никак не могла найти. Долго! Кому-то из кандидатов было не до нее, кто-то не нравился ей. Пока не появилась ты. Ты появилась ужасно поздно. Но все-таки ты пришла. Девочка тебя сразу узнала. И полюбила тебя, как умела, а она совсем не умела. Не знала, как любят мам, сестер, подружек. Папа про это не написал. И она не знала, как это бывает у нормальных людей. Полюбила так, как смогла. Ты была добра к ней, но сдержанно добра. Сначала ей очень хотелось пробиться сквозь эту прохладу, стать твоей самой любимой. Но ты упрямо любила всех. Светку, Алену, Настю, всех, кто приходил к тебе на кружок, – и девочку. Тогда девочка покорилась. Она стала просто любоваться тобой, такой, какая ты есть. Бывший биолог, а потом вдруг учитель труда, а потом мама тем, кто этого пожелает. Вышедшая на свою финишную прямую.

«Суровое благородство», прочитала девочка в одной книжке. У Достоевского, у кого ж еще. Суровое благородство, благородная бедность, благородный взгляд, кисти рук, осанка. Каждый твой жест был окутан им, благородством, но только суровым. И все-таки лучше было так, чем никак. Но сейчас кончается даже эта сказка. Потому что девочка оканчивает школу. И должна будет покинуть детский дом, кровать, обустроенный угол с тумбочкой, с наклеенными плакатами, фотографией кудрявого Фродо из фильма, поделками, тоже прицепленными к стене. И покинуть тебя, потому что исчезает та прозрачная комната формы, которая позволяла вам встречаться и быть друг другу понятно кем.

Вот-вот эта девочка должна будет переехать на другую планету. Но там другой климат, состав воздуха – там другой, и ничего не понятно. Как там ходят? Дышат? Как качают родимых младенцев. Как дружат соседки? Ты думаешь – вот ерунда! Научится! Девочка же такая умная, а в чем-то и лучше всех. Нет. Этому нельзя научиться. Этому учатся из года в год, из минуты в минуту жизни не в детском доме, а там. И эта заведомая невозможность разрывает девочку на миллионы проволочек, ниток, зернышек – всего, из чего она сшита. А чудесный мир, в который она так хорошо сбегала? Увы, в последние месяцы он утратил свою волшебную силу, все в нем сделалось тенью. И теперь вместо побегов туда девочка просто мечтает. Уже не о несбыточном, о вполне реальном. Каждый день поздно вечером, лежа в постели, она представляет себе, как однажды заберется на самый высокий этаж, раздвинет руками белые занавески, встанет прямо в ботинках на подоконник, отшвырнув фикусы и драцены, распахнет окно и под щебет птиц прыгнет. Но не разобьется, а просто взлетит. Всё!

Ты молчала, страшно долго. Потом медленно произнесла, не поднимая головы, точно в забытьи: «Надо же, я и не знала. Не знала про это письмо… Если только и оно не придумано, конечно».