— Уверен, исчезнувшие крохи достигли такой ступени цивилизации, на которую нам, надеюсь, еще предстоит подняться. У нас наука и искусство, увы, существуют отдельно друг от друга, у них же слились воедино, сделав колоссальный скачок вперед. Гению от искусства всегда есть, что привнести в науку. А можете себе вообразить искусство, основанное на сложных научных вычислениях? Биология, литература, математика, живопись, музыка, астрономия, скульптура, физика — все эти дисциплины объединяются в одну… впрочем, пока я не придумал названия для этой сверхдисциплины.

— «Искука»? — предложил Смейк. — Или «наусство»?

Колибриль пропустил замечание мимо ушей.

— Главное отличие экспонатов музея от произведений искусства состояло в том, что все они, вероятно, имели практическое назначение. Каждый из этих предметов был явно для чего-то нужен. Но для чего — понять я не мог. — Возбуждение Колибриля все росло. Он размахивал руками, большие горящие глаза неистово вращались.

— Представляете, я едва не впал в отчаяние: технологии исчезнувшей крохотной цивилизации лежат буквально у меня на ладони, да только пальцы слишком толстые, не ухватить. — Колибриль презрительно уставился на свои тощие пальцы.

— Итак, мне оставалось изучать микромашины лишь в теории. Я начал оптические измерения, проводил расчеты. Пропуская эти данные через все четыре своих мозга, я постепенно понял назначение каждой из машин. А будь у меня семь мозгов, как у профессора Соловеймара! — Колибриль в отчаянии схватился за голову.

— Благодаря своим успехам в гипотетической механике, — продолжал профессор, — я выяснил, что один из этих приборов — не что иное, как доильный аппарат для инфузорий-туфелек. Другая машина вводила в транс вирус гриппа. Третья размалывала бактерии в мелкую муку. Но это все мелочи — самые интересные машины умели такое, о чем нам приходится только мечтать.

— Например?

— Все равно не поверите. Подумайте о чем-то совершенно невероятном, чего наша наука пока не достигла, и будьте уверены: те машины это умеют.

— Вот бы взглянуть, — вздохнул Смейк.

— Хотите, покажу?

— На картинке?

— Нет, по-настоящему.

Фигура Колибриля всколыхнулась, очертания исказились, профессор бледнел, становясь все более прозрачным, будто призрак. Наконец взлетел в воздух.

— Следуйте за мной, — нетерпеливо скомандовал он. Даже голос его зазвучал, как у привидения. — Не вечно же тут торчать. Вспомните, ваш бедняга-друг — совсем один на поляне.

Лекционный зал сложился, будто гигантский веер, камень, на котором сидел Смейк, и пол под ногами растворились в воздухе, и вот червякул снова парит в невесомости в громаде докторской диссертации Колибриля.

— Не отставать! — крикнул дух Колибриля, ловко свернув в один из темных коридоров.

Духи познания

Смейк поспешил следом. Они мчались по бесконечно длинным коридорам, доктор то и дело неожиданно сворачивал влево, вправо, вверх, вниз. Вдруг навстречу им вылетели крохотные яркие разноцветные точки — сперва всего несколько. Огоньки тихонько гудели, жужжали, сверкали и переливались, их становилось все больше, пока Смейк не попал в самый настоящий буран ярких цветных снежинок.

— Эйдеитские духи познания, — пояснил Колибриль. — Не бойтесь, это не какая-нибудь там чертовщина, просто они так называются. Они — воплощение моей тяги к исследованию. Подобно кровеносным тельцам в системе кровообращения, духи знаний служат передатчиками в потоке мыслей. Любопытные ребята. Все хотят знать. Неутомимые. Упрямее муравьев. Трудолюбивее пчел.

Задорно хихикнув, Колибриль исчез в боковом коридоре. Смейку вдруг пришла в голову мысль: что, если он потеряет связь с доктором и заблудится в этом лабиринте? Можно ли вечно скитаться по диссертации эйдеита? Что, если они так и будут стоять на поляне в трансе, пока не умрут от голода, и от них останутся лишь два скелета? Да, но там же Румо, вспомнил Смейк. Рано или поздно пес вытащит его палец из уха Колибриля. Так ведь тогда они с доктором сойдут с ума…

Но едва Смейк углубился в эти мысли, как снова нагнал эйдеита. Колибриль остановился у ярко освещенного выхода. Смейк тоже застыл на месте.

— Сейчас я покажу вам настоящую жемчужину своего исследования, — произнес Колибриль. Голос его дрожал от волнения.

Здесь все так и кишело духами познания: сотни этих созданий с жужжанием влетали и вылетали через дверной проем, откуда падал свет.

Подводная лодка, космический корабль и машина времени

Колибриль полетел на яркий свет, Смейк последовал за ним. Казалось, помещение, где они очутились, состояло из одного лишь света: пол, стены и свод излучали резкое белое сияние. Духи познания — красные, зеленые, желтые и синие — роились в беспорядке, будто стая испуганных бабочек, наполняя комнату электрическим гулом.

— Вот они — мои сокровища! — Колибриля так и распирало от гордости. Посреди комнаты в лучах света парили без всякой опоры три машины. — Согласно расчетам, это — самые совершенные микромашины исчезнувших крох, — заявил профессор. — Во всяком случае, самые сложные. Чего в них только не напичкано!

— А для чего они? — спросил Смейк.

— Ну-у, — протянул Колибриль, — кое-что у них общее: с их помощью можно передвигаться.

— Хотите сказать, все это — транспорт?

— Можно и так сказать. Хотя, ездить — в прямом смысле — они не ездят. Это было бы слишком просто. Та машина, что посередине, я полагаю, предназначена для погружения в жидкости высокой плотности. Та, что слева, способна двигаться в невесомости. А на третьей, вероятно, можно перемещаться в четвертом измерении.

— То есть…

— Именно! Перед вами — подводная лодка, космический корабль и машина времени.

Румо видел сон. Ему снилась серебряная нить, она колыхалась высоко в небе среди белоснежных ватных облаков. Румо слышал прекрасную, неземную музыку. От этих звуков по всему телу волнами разливалось приятное тепло, и Румо снова подумал о том, что серебряная нить принесет ему счастье. Он улыбнулся во сне.

Но что это? Небо вдруг нахмурилось, белые облака превратились в серые тучи, подул холодный ветер. Вихрь далеко унес обрывки серебряной нити, а вместо прекрасной музыки в ушах неприятно зазвенело. С неба упали крупные тяжелые капли — обжигающе ледяные. Румо проснулся. Открыв глаза, он увидел, что над ним склонились пять фигур, пять длинноруких черных теней на коротких ножках. Фигуры ощупывали Румо. Как им удалось подойти так близко? Он ничего не услышал и не почуял! Да и теперь не чует. Почему они движутся совсем бесшумно? Он попытался разглядеть лица, но у фигур не было лиц! Может, он все еще спит? И почему так холодно от их прикосновений?

Окончательно проснувшись, Румо попытался отогнать таинственные тени. Повернув голову вправо, он хотел было вцепиться в глотку одной из фигур.