Том жил в том переходном периоде, который Финляндия и Корея миновали десятки лет назад. Возможность увидеть эту перемену вблизи была еще одним плюсом путешествия во времени. Польша все еще не присоединилась к ведущим образовательным сверхдержавам. Но в отличие от США значительно улучшила свои результаты всего за несколько лет – несмотря на преступность, бедность и тысячу других уважительных причин, по которым должна была потерпеть неудачу. Эта история не завершилась, но довольно неожиданно стала оптимистичной.

Я встретилась с Томом в центре Вроцлава у великолепного старого отеля, в котором останавливались Адольф Гитлер, Пабло Пикассо и Марлен Дитрих. На нем были джинсы и мятая рубашка с пуговицами на воротнике и рукавами, подвернутыми выше локтя. Ему было 18, он учился в выпускном классе средней школы. С момента его приезда из Геттисберга принимающая польская мать безуспешно пыталась откормить этого тощего парня.

Мы гуляли по старому городу, который выглядел именно так, как его описывал Том несколько месяцев назад: эклектичный коллаж барочных соборов, булыжных мостовых и больших квартир в брутальном советском стиле. На средневековой площади, называемой Рынок, туристы пили пиво «Piast» в открытых кафе под часами XVI века, показывающими фазы луны, а мимо шли польские бабушки в платках с пакетами под мышкой. Рыночную площадь много раз восстанавливали и реставрировали. Этот последний вариант был слишком ослепителен, а краска чуть ярче, чем нужно, но все же он был великолепен по масштабу и размаху.

Мы зашли в кафе «Literatka», которое, как и все остальное, являлась причиной, по которой Том покинул Пенсильванию. В маленьком зале с кружевом дыма, висящим в воздухе, сидело несколько человек, склонившись над книгами и ноутбуками. Никто на нас не взглянул.

Том провел меня через кафе с гордостью, с какой другие подростки хвастаются своей новой машиной. На стенах ярусами до самого потолка висели книжные полки. Тоненькие книги по химии стояли рядом с поблекшими книгами по философии. Когда Том еще в Штатах мечтал о Восточной Европе, он представлял себе именно такое место.

Прошло шесть месяцев с тех пор, как польская учительница вызвала его к доске решить задачу и он не смог. С тех пор на математике его не вызывали. Он, однако, разучил «Прелюдию ми-минор» Шопена на фортепиано, как и мечтал, а еще стал довольно неплохо говорить по-польски. И хотя он не слышал, чтобы здесь часто упоминали Набокова, но один раз при нем двое пожилых людей спорили о философии за одним из мраморных столиков кафе «Literatka». Том восхищенно смотрел на них из-за своего MacBook.

– Nie rozumiesz filozofii! (Ты ничего не понимаешь в философии!) – воскликнул один из них и встал.

Это было прекрасно.

Мы вышли из «Literatka» и направились к школе Тома LO XIII, известной как № 13. Школа находилась около одного сомнительного места под названием Trójkat Bermudzki, или Бермудский треугольник. Он заслужил это название много лет назад, когда чужаки, забредавшие в этот район, бесследно пропадали. С тех пор уровень преступности снизился, но район остался неприятным местом. Всего несколько недель назад здесь среди бела дня ограбили друга Тома, угрожая ему ножом.

Вдоль улиц Треугольника стояли высокие, богато украшенные дома, пережившие Вторую мировую войну, но теперь обветшавшие. Потемневшие статуи смотрели вниз с разбитых фасадов. Из подъездов воняло мочой, и розовые поблекшие фрески на стенах были исписаны. Финляндия ушла далеко вперед.

Мимо нас прошел ребенок, направляясь на спортплощадку. До 2007 г. здесь было поле, и дети Треугольника тогда тоже играли здесь, поскольку больше играть было негде. Когда однажды приехал экскаватор, чтобы превратить это поле в автостоянку, дети протестовали, отказываясь уступить свой клочок земли. Они сделали плакаты из деревянных щитов: «Нам нужна спортплощадка!», «Экскаватор, уезжай!». Их лидер, 16-летний Кристек, который, похоже, далеко пойдет, пригласил журналистов. Застройщики уступили, согласившись построить небольшую стоянку и скромную спортплощадку.

Детям Треугольника жилось непросто. У одних отцы сидели в тюрьме, у других матери слишком много пили. Были дни, когда дети приходили в школу усталыми и голодными. Со стороны это место мало чем отличалось от американского гетто.

Однако за последние 10 лет для детей Треугольника кое-что изменилось – то, что трудно было увидеть на улице. Эти дети проводили свои дни в системе образования, расширявшей границы возможного. Перемены произошли не на периферии, где всегда происходит большинство реформ, они пробились до самого центра, в корне видоизменяя структуру и сущность образования в Польше и давая этим детям больше возможностей, чем они имели бы во многих школьных округах США – страны, гораздо более богатой. Эти дети по-прежнему жили в Треугольнике, но они, говоря языком статистики, вряд ли были потеряны навсегда.

В 1997 г. Мирослав Хандке стал министром образования Польши. Это был человек со стороны, химик с белыми усами и резкими линиями черных бровей, восточноевропейский вариант Шона Коннери. Хандке получил образование в AGH Краковского технологического университета. Он опубликовал более 18 работ по свойствам минералов и стал ректором этого университета, одного из лучших в Польше. Однако он почти ничего не знал о стандартах или методике образования. Неосведомленность сослужит ему добрую службу, во всяком случае поначалу.

К тому времени 38-миллионное население Польши пережило несколько лет экономической шоковой терапии, целью которой было сближение с Западом после падения коммунизма, а пока снижалось государственное регулирование и шла приватизация, что делало Польшу одной из наиболее быстро растущих экономик мира: безработица постоянно уменьшалась вместе с инфляцией.

Теперь страна снова была у края пропасти: без неотложных социальных реформ здравоохранение, пенсии и система образования могли высосать все соки из польской экономики, снова взвинтив инфляцию и не давая выбраться из коммунистического болота к европейской мощи.

А самым губительным было то, что взрослые граждане Польши не знали, как конкурировать в современном мире. Только половина взрослого сельского населения окончила начальную школу. Поляков ожидала неквалифицированная и низкооплачиваемая работа, которую не хотят выполнять другие европейцы.

Перед угрозой экзистенциального кризиса Хандке изучил системы образования других стран, включая США, где он прожил два года. Он объехал Польшу, встречаясь с учителями, учеными и политиками. Весной 1998 г. он и новый премьер-министр Ежи Бузек (еще один преподаватель химии) объявили о ряде реформ, каких они, наверное, никогда не предложили бы, если бы имели больше политического такта в отношении образования.

– Нам нужно изменить всю систему – вывести ее из равновесия, чтобы она могла снова достичь равновесия, – сказал Хандке.

Он по-прежнему преподавал химию, теперь уже 38 миллионам человек.