Лирическое отступление

Напоминаю Вам, дорогой читатель, что производство предметов роскоши и торговля ими имели тогда неизмеримо большее экономическое значение, чем позднее. Вот характерный пример эпохи меркантилизма. Знаменитый министр финансов Людовика XIV («короля-солнце») Кольбер (вторая половина XVII века) считал задачей первостепенной важности организовать во Франции производство зеркал и кружев, чтобы избавиться от разорявшего Францию импорта этого добра из Венеции. (При чём на кружева расходовалось больше денег, чем на зеркала).

В ход было пущено все — и технический шпионаж, и вся сила могучего государственного аппарата для борьбы с контрабандой. Были организованы поддерживаемые государством мануфактуры, технические школы (в том числе и для женщин-кружевниц). Были привлечены лучшие научные и художественные силы Франции. Король Людовик XIV лично участвовал в рекламной кампании — пропагандировал французские зеркала и кружева и демонстративно пользовался только ими.

Конечно, создание новых для данной страны производств — дело сложное. Нужно время, упорные усилия, расходы. Но Кольбер своего добился — импорт из Венеции сократился. Появилась своя продукция, не хуже венецианской. Этот успех послужил образцом для других стран Европы.

На улицах Берлина в начале XVIII века без лишних слов раздевали женщин, одетых в платья, сшитые из иностранных тканей. И если сегодня экономисты придерживаются иных воззрений, то следует помнить, что речь у нас идет о временах «первоначального накопления» и мануфактурной (домашинной) промышленности. Фабрик тогда еще и в Англии не было. Для того времени эта система была прогрессивна. Способствовала росту отечественной промышленности, основанию новых мануфактур, иногда при прямом участии государства. Но тут, еще раз подчеркиваю, нужна была сильная центральная власть[59]. А в Речи Посполитой и духа ее не было. И Польша оказалась единственным, кажется, европейским христианским государством, где меркантилизмом и не пахло.

До «потопа» польская промышленность была на среднем европейском техническом уровне. Во время «потопа» она очень пострадала — это естественно. Теперь она нуждалась в протекционизме более, чем где-либо в Европе (протекционизм — защита внутреннего рынка от иноземных товаров, важная часть меркантилистской политики). Но страной безраздельно правило дворянство (шляхта). И им было плевать на экономические учения. Им требовалось много предметов роскоши, получше и подешевле. Тем более что постепенно, в середине XVIII века, снова удалось наладить экспорт сельскохозяйственных продуктов, и хоть какие-то деньги появились. А ведь всякие запретительные меры удорожили бы правящему классу товары. Очень часто шляхтич и его жена хотели одеваться по парижской моде, украшать дом бельгийскими или французскими гобеленами, майсенским (саксонским) фарфором и богемским хрусталём, пить импортные вина, глядеться в венецианские зеркала и т. д. Для этого они готовы были выжать из своих крестьян последнее. О платежном балансе Польши и прочих подобных вещах никто не думал.

Лирическое отступление

Справедливости ради укажу, что во второй половине XVIII века[60], в десятилетия, предшествовавшие Великой французской Революции, концепции меркантилизма начинают устаревать. В самых передовых странах Западной Европы окрепшая буржуазия не нуждается уже в опеке властей и начинает тяготиться ею. Появляются учения, требующие свободы торговли, а не государственного ее регулирования (во Франции — физиократы, в Англии — Адам Смит)[61], однако «окрепшая буржуазия» — это явно сказано не про Польшу.

Но и помимо всего этого, «кулачное право», воцарившееся на просторах Речи Посполитой, не содействовало экономическому процветанию страны. Понятно, что отсутствие твердых правовых гарантий и стабильности уже само по себе мешало экономическому развитию: никто не делал чего-либо в расчете на длительную перспективу, все жили сегодняшним днем. Феодальная верхушка, единственный класс, чувствующий себя относительно уверенно, экономикой, за редкими исключениями, не занималась. Они только проматывали выжатое из низов. А более всего «беспредел» ударил по евреям.

Глава XXVIII

Евреи и анархия

Как мы помним, «потоп» очень сильно прошелся по евреям. Многие погибли, другие обнищали. Прервались торговые связи — погибли целые общины. Но миром кончаются войны. И могли бы возродиться евреи Речи Посполитой. Если бы не анархия, установившаяся там, не господство «кулачного права».

Вот рассказ XVIII века. Один весьма состоятельный еврей арендовал гостиницу у большой дороги на берегу Немана. И все бы было хорошо, если бы его все время не обворовывали. Кому было ловить воров? Один раз он все-таки попробовал добиться справедливости. Он заказал для своего заведения партию голландской селедки в прусском Кенигсберге. Оттуда бочки с селедкой везло польское речное судно. И капитан той баржи (шляхтич!) присвоил себе половину товара. Так как отправителем была немецкая торговая фирма в Кенигсберге, то все документы были в порядке. И еврей попытался добиться справедливости через суд. Суд признал его правоту. Но лихой капитан баржи плевать хотел на решение суда. Не отдал селедку и все тут — возьми ее силой, еврей, если сможешь. Я специально взял рассказ без всякого драматизма. Тысячи таких случаев насилия происходили по всей Речи Посполитой. Это, конечно, губило экономику. В конечном счете и та баржа останется без грузов, «но ведь это будет потом». А пока капитан бесплатно получил селедку! Одна из множества подобных историй тех лет.

Но не менее страшно для евреев было отсутствие протекционизма (см. предыдущую главу). Города и местечки жестоко страдали от безработицы. Лишь редко перепадала теперь местному ремесленнику работа, обычно малоквалифицированная и скудно оплачиваемая. Пан предпочитал заграничное, хлоп, задавленный эксплуатацией, ходил в лохмотьях. Украинский историк Грушевский удивлялся (по другому поводу) выносливости евреев, которые выдерживали любую неблагополучную ситуацию. И евреи как-то держались, но жили бедно. Впрочем, еврейская торговля держалась лучше ремесла, и даже крупная торговля отчасти сохранилась.

В сельской местности крупная еврейская аренда, случавшаяся в старые «допотопные» времена, теперь почти совершенно исчезает[62]. Евреи уже почти не арендуют имений. Этим теперь занимаются небогатые шляхтичи, беря в аренду у магнатов села. Это уже и называется не аренда, а по-благородному — «посессия» или «державица». Слово «аренда» сохраняется для обозначения мелкой аренды: кабака, рыбного пруда и т. д. Этим евреи и занимаются, арендуя уже у посессоров или у владельцев имений. Нелегко живется этим мелким арендаторам-евреям. Уплатить в срок оговоренную в контракте сумму очень нелегко, а когда это не удается, еврея ждут большие неприятности. Правда, обычно не выгоняют — «хазака»! (см. главу VIII). Но могут выдрать — ищи управу на пана. Могут арестовать (это обычно предусматривалось условиями контракта) и держать в очень скверных условиях, пока долг не будет выплачен. На практике, обычно, жида арестовывали, если были взрослые дети, которые могли заменить отца — чтобы простоя в корчме (или еще