Выпивка тоже кончилась — верное указание на то, что вечеринку пора завязывать. Однако Анна требует еще… на посошок… последний раз… Мы все выдохлись, только у Сида еще болтается что-то между ног, но и это что-то уже поникло головой. Анна просит… умоляет… пробует самые разные методы.

— Мне плевать, как ты это сделаешь… если хочешь, можешь меня побить…

Уходит в спальню и скоро возвращается… с ремнем. Сует его Сиду и ложится ему на колени, подставляя жирную белую задницу. Сид начинает ее лупцевать… на ляжках появляются красные, крест-накрест, полосы. Она не шевелится, не брыкается, как будто вообще ничего не чувствует. Внезапно Сид отбрасывает ремень и прыгает на нее.

Одеться сама Анна не в состоянии. Все вместе мы кое-как обряжаем ее в платье. Остается одна булавка. Нет-нет, настаивает Эрнест, мы должны вернуть ей все. В конце концов использует булавку по назначению — подкалывает платье сзади так, что из-под подола выглядывает белая задница. Забыли трусики. Отдаю их Анне вместе с сумочкой.

Они втроем, Сид, Эрнест и Артур, ухитряются свести ее по лестнице и вытащить на улицу. Стоя у окна, вижу, как таксист помогает загрузить Анну в машину. Ему дают адрес старого пердуна, ее содержателя, и приказывают доставить пассажирку к двери. Вот кого ждет приятный сюрприз.

Переходя от бутылки к бутылке, нацеживаю еще пол стаканчика. Исходящий из него свет как будто разбухает, расширяется и заполняет всю комнату. Швыряю стакан на пол… крошечный янтарный огонек гаснет, и на меня обрушивается тьма…

— Имей я мужские достоинства!.. — сказала

королева. — То была бы я королем!

Кентербери

Для тех, кто пребывает в таком, как Александра, состоянии, у меня есть только один рецепт: щедрая доза из двух составляющих — выпивки и траха. Месса каноника Шарентона произвела на нее сильное впечатление, она дрожит, лопочет что-то бессвязное, при этом не забывая о припрятанной в машине бутылке бренди. Надо уносить ноги… Дороги я не знаю, помощи от бьющейся в истерике Александры ждать не приходится… К счастью, оттуда, куда она меня затащила, все пути ведут в Париж.

Шарентон… Силен, ничего не скажешь! Уж по крайней мере скучным его представление не назовешь, что никак не относится к тому, чем развлекают свою паству большинство братьев-священников. В крайности он, похоже, не впадает, детей не режет, каннибализма вроде бы тоже не наблюдается, так что со стороны все эти упражнения выглядят вполне невинными. Немного более зрелищными, конечно, чем привычные проповеди, но вряд ли более опасными. Мне по вкусу его здоровый взгляд на жизнь, а что касается средств достижения нужного эффекта… К черту! Слишком многие из тех, кого я знаю, и без того скорее мертвы, чем живы, с какой стороны ни посмотри.

Александра свое мнение по данному вопросу хранит при себе. Приложившись несколько раз к бутылке, она немного успокоилась. Одеться даже и не подумала. Прильнула ко мне и предлагает выпить. Делаю глоток. Мне сейчас не до выпивки — надо срочно кого-то отыметь. В первые минуты бегства от Шарентона было не до того, но уже через несколько километров напряжение вернулось. В закрытой, с поднятыми стеклами машине как-то особенно остро ощущаешь дурманящую силу того варева, что постоянно булькает у женщин между ног.

Расслабиться у Александры не получается… да и как расслабишься, если под хвостом зудит. Бренди помогает ненадолго, и, сидя рядом с ней, я испытываю такое чувство, словно еду с готовой вот-вот взорваться бомбой. Она лезет в ширинку и хватает первое, что попадает в руки… не поиграть, а просто подержаться, удостовериться, что он там, что с ним все в порядке и он никуда не делся.

Ненавязчиво намекаю, что ей не мешало бы одеться или хотя бы прикрыться, хотя и ничего не имею против того, чтобы промчаться по парижским улицам с голой бабой. Останавливаюсь у тротуара напротив ее дома, и что вы думаете, на ней то же, что и было вначале… то есть ничего. Собирает одежду в комок, выходит из машины и, голая, чинно шествует к дому. Нахожу выключатель и еще минут пять переминаюсь с ноги на ногу, пока она ищет ключи.

Такой я Александру еще не видел. То есть сучкой она была всегда, но сучкой здравомыслящей и осторожной, из тех, что лезут в бутылку, стоит только запустить руку им под платье где-то, кроме их спальни. Не скажу, что я сильно удивлен. Я больше не пытаюсь их разгадать и просто трахаю. Выходит большая экономия сил и времени.

Отыметь бабу можно за двадцать минут, а теперь подумайте, сколько времени надо ломать голову над теми вопросами, что за эти двадцать минут залезут в голову.

Александра идет прямиком в спальню, поднимается по ступенькам, покачивая задницей прямо перед моей физиономией, и ляжки трутся друг о друга как детали некой чудесной машины. Боже, эти сучки… ни капельки уважения к мужчине… трясут окороками у вас под носом, ничуть не заботясь о том, что там с вами делается. Ноги у нее чуть ли не до колен перепачканы текущей из пизды смазкой, и меня одолевает желание вцепиться в манящую жирную плоть зубами и посмотреть, что будет, когда я отхвачу кусочек мясца для завтрашнего ленча.

В спальне она ведет себя так же сдержанно. Ложится и принимает такой вид, будто оказывает мне великую честь. Однако ж нервишки не выдерживают. Садится и начинает поигрывать сама с собой, теребит волосики и жадно наблюдает за тем, как я раздеваюсь. Дрожать она давно перестала, однако с бутылкой не расстается и то и дело прикладывается к горлышку.

Член у меня, учитывая подготовительную работу в машине, стоит столбом, а яйца как будто узлом завязаны. Зрелище настолько великолепное, что я, стащив одежду, становлюсь на пару минут перед зеркалом и просто любуюсь собой. Когда мужчина в такой форме, ему надо приглашать фотографа, чтобы держать потом карточку при себе и поглядывать на нее перед тем, как отправляться к боссу с просьбой о повышении жалованья. Да и внукам будет не лишним показать…

Александра разделяет мое восхищение, хотя имеет собственное представление о том, на что следует употреблять такое чудо. Хватает моего великана и, не дожидаясь, пока я лягу, тянет себе в рот. Вот же стерва… а сколько я потратил сил, прежде чем заставил ее отсосать в первый раз! Кладет голову мне на ногу и начинает заниматься с ним любовью. Стонет… ах, она могла бы сосать его всю ночь… Впрочем, у меня есть основания полагать, что так надолго это не затянется. Подкладываю под голову подушку и принимаюсь выбирать заколки из ее волос.

Спрашивает, обратил ли я внимание на женщину на алтаре. И как можно считать их кем-то еще, кроме как племенем полных идиоток, если даже та, у которой вроде бы есть какие-то мозги, формулирует вопрос таким вот образом! Отвечаю, что да, кажется, кое-что припоминаю… присутствие означенной персоны не осталось незамеченным.

— Она замужем, у нее есть ребенок, а муж… он ни о чем не догадывается. Шарентон бывает в их доме совершенно открыто, его все принимают за ее исповедника. Иногда исповеди затягиваются на несколько часов.