раззявил вялую пасть, точно птенец, медик всыпала ему на язык порошок.

– Горький, – пробормотал парень.

Она, пошарив в кармане, вынула кусок сахару, протянула:

– Зажуй. – И, услышав сердитый зов начальства, поспешила к машине.

Колька сосал сахар, с тщательностью катая на языке получившуюся горько-приторную жижу. Клещи, сдавившие затылок, вдруг разжались, глаза точно изнутри протерли тряпкой.

«Скорая», откашлявшись, снова завела хриплую шарманку, удаляясь.

Сорокин подошел, промокший до нитки. Молча потащил с собой. Колька покорно поплелся, чинно глядя под ноги, и каждую мысль, появлявшуюся в мозгу, рвал, как паклю.

Глава 6

Неведомо, что за «пулю» применила фельдшер, но к тому времени, как добрались до отделения, Пожарский вдруг понял, что снова способен соображать и, что куда важнее, говорить, а не выть и рычать, брызгая слюной. Так что, когда Сорокин, проведя его в кабинет, усадил, налил воды и предписал: «Рассказывай», Николай начал излагать довольно спокойно, как бы со стороны и о постороннем.

– Я окончил работу около шести тридцати. Разбирали инвентарь, приводили в порядок территорию – еще где-то сорок минут. Потом пошел искать Ольгу.

– Она потерялась?

– Она приходила в училище, но у меня были занятия.

– Вы ругались?

– Нет, я без внимания оставил, что она сказала, ее выгнали…

– Стоп-стоп. Что это значит, откуда выгнали?

– С руководства дружиной. Она ездила в райком, на проработку по поводу книжек.

– Ах вот оно что… Дальше.

– Дальше я ее искал, был дома, в библиотеке, в лесу.

– Каком еще лесу?

– Там, где они с Сонькой Палкиной потерялись.

– Так.

– Не нашел.

– Мать, Палыча не спрашивал?

– Нет, их дома не было. Я решил, что она к тетке в Москву подалась, побёг на станцию, на электричку. Смотрю – Ольга лежит, а этот… – Он смолк, потирая сбитые, кровящие костяшки. – Озверел я, товарищ капитан.

Сорокин, поднявшись, прошелся взад-вперед, заложив руки за спину, постоял у окна, рассматривая дождливую темноту за стеклом. Не поворачиваясь, проговорил:

– Вы с Палычем вроде не родные, а дури друг от друга понабрались – мое почтение.

– Как чердак сорвало, – жалко покаялся Колька.

Капитан вздохнул, отметил как бы про себя:

– Надо будет спросить, что это она ему всыпала. Годное средство.

Пришел Акимов, серый, вялый и бескостный.

– Что там? – спросил Сорокин.

– Ничего, слава богу. – И, смутившись, тотчас поправился: – Цела и невредима, шок и ссадина на шее. Вера с ней.

– Воистину, слава богу, – подтвердил капитан.

Пожарский спросил, не поднимая головы:

– Мне можно туда?

– Нет, ты пока тут сиди, – предписал Сорокин, – мне твоего только трупа не хватало. Сергей, что с Цукером… тьфу, пропасть. С Сахаровым что?

– Там неясно, – признал Акимов.

– Тем более пусть тут сидит этот. Тут безопаснее, а там Маргарита со скальпелем. На вот, запри его. – Сорокин протянул ключи от клетки.

В коридоре Акимов сказал подождать, зашел в их с Санычем кабинет, вынес гимнастерку и дежурную шинель:

– Переоденешься. А этим укройся. Есть-пить хочешь?

– Не, сдохнуть хочу, спасибо.

Акимов глянул на эту жалкую фигуру, хотел что-то сказать, но передумал. У самого голова шла кругом и одновременно раскалывалась. Чуть войдя в клетку, Колька плюхнулся на топчан, так и остался сидеть, но как бы и отключился. Сидел столбом, лишь поблескивали белки глаз в темноте.

Сергей вернулся в кабинет к руководству. Сорокин грел чайник, проворчал:

– Чай весь вышел. Хлебни вот кипяточку, полегчает.

– И мне, если можно. – Катерина Сергеевна по-свойски, без доклада и разрешения, уже сняла дождевик и приспособила его на просушку. Подошла, приложила к чайнику красные руки.

– Эта еще откуда? – спросил Сорокин. Акимов признался, что не ведает.

Отогрев ладони и приняв от лейтенанта кружку, Катерина сделала пару глотков:

– Фу. Потеплело, спасибо. Товарищ капитан, а опергруппа-то так и не подъехала.

Сорокин сварливо сообщил:

– И не подъедет.

– Почему?

– А что, по каждому местечковому мордобою муровцев дергать?

– Имел место банальный мордобой, – повторила Катерина, – а на это что скажете?

Она выложила на стол сверток, развернула платок. Сорокин вежливо сообщил очевидное:

– Скажу, что увядший василек.

– Цикорий! – скрипнула Катерина. – Этот цветок найден на месте этого якобы местечкового мордобоя.

– И что же?

– То, что это сигнатура преступника… – Она смутилась, уточнила: – Ну то есть подпись его дурацкая.

Сорокин показал большой палец:

– Во! Теперь Цукер на очереди. А все потому небось, что сапожник, а сапожным ножом орудовал черт из Сокольников? Логика!

Акимов не выдержал:

– Как у вас все чинно-благородно. Введенский просто барыга, Цукер – просто спекулянт, обоих хорошо знаете – потому они вне подозрений…

Катерина крикнула:

– Товарищ лейтенант!!!

Тот зло отозвался:

– Слушаю, товарищ лейтенант.

Сорокин приказал:

– Брейк. Замолчали оба.

Некоторое время в кабинете стояла грозовая, но полная тишина, нарушил ее явившийся Остапчук.

– Всей честной компании, – поприветствовал он, в свою очередь грея руки о чайник, – можете не рвать волос. Все будут жить.

– Это про кого? – спросил Сорокин.

– Я про давешнего не до конца убитого Сахарова, – объяснил Иван Саныч, – откладывается кончина. Я ж толковал: в запале малолетние лупят как попало, наугад. Вроде бы сотрясение, синяки, челюсть опухла, но ни переломов, ни разрывов Маргарита не обнаружила, хотя искала прилежно.

– Удалось с ним поговорить? – спросил Сорокин.

Остапчук усмехнулся:

– Да что вы, товарищ капитан.

– Он в сознании?

– Само собой. Просто Шор к нему не пустит никого.

– Охрану бы надо, – подала голос Катерина.

Иван Саныч невежливо хохотнул:

– Ты в своем уме, товарищ лейтенант? Маргарита к нему мухи не допустит.

Акимов, откашлявшись, сипло спросил:

– Я пойду?

– Иди, иди, – одобрил Сорокин, – ты на сегодня не нужен.

– А я? – уточнил Остапчук.

– И ты не нужен. Свободен.

… Лишние уши удалились с глаз долой, и разразилась гроза с Катериной. Уперев кулачки в столешницу, она вздорным голосом проскрипела:

– Товарищ капитан, почему не вызвали опергруппу?

Сорокин спокойно ответил:

– Нет оснований.

– И для ареста Сахарова, конечно?..

– Тоже никаких.

– Его застали на месте преступления!

– Его не застали.

– Он был там!

– Я тоже там был. Там полрайона было.

– Он сапожник.

– Что ж?

– Нож сапожный! Сапожный нож использовал убийца!..

– Такие ножи используют все сапожники, всех задерживать?

– Василек… – начала было Катерина. Осеклась, бессильно пригрозила: – Я на вас рапорт подам.

– Только попробуй, – задушевно сказал Сорокин.

Введенская забегала по кабинету:

– Как же так, Николай Николаевич?! Это же он, он тут был, под носом! Попытка удушения, цветок этот чертов… Его почерк! Он расширяет географию! – Она нещадно захрустела пальцами, в отчаянии застучала по столу. – Как, как же вы не вызвали группу! Надо было отработать по горячему следу…

Сорокин приказал:

– Прекратить истерику.

Она замолчала.

– Сидеть.

Она подчинилась.

– Теперь слушай меня. Знаю я, что