видел, как американское правительство намеренно втягивает страну в череду бессмысленных кровавых конфликтов по всему миру. «Ты, как и многие, идеализируешь Америку, – всегда говорил мне он. – Эта страна бесконечно далека от демократии и прав человека».

С Бэмфордом нас свел случай.

Однажды Пол пригласил меня на одну из встреч дискуссионного клуба консерваторов, которая проходила пару раз в месяц в элитном закрытом клубе «Метрополитен» в самом центре Вашингтона. Формат такого рода мероприятий уходит корнями глубоко в историю. В начале XVIII века, еще до Войны за независимость в США, появились первые так называемые мужские клубы или салоны, в которых собирались достопочтенные джентльмены для обсуждения вопросов политики, философии и бизнеса. Женщинам в такие места был путь заказан вплоть до семидесятых годов прошлого века. Для присутствия на таких мероприятиях и сегодня требуется приглашение, а представители слабой половины человечества по-прежнему в меньшинстве.

Клуб «Метрополитен», один из старейших салонов Вашингтона, расположен в шаговой доступности от Белого дома. Гостями заведения и участниками дискуссий с момента его основания в 1863 году, в разгар Гражданской войны, становились многие местные, национальные и международные лидеры, включая почти каждого президента США со времен Авраама Линкольна.

Как и большинство мужских клубов американской столицы, «Метрополитен» располагается в дорогом старинном особняке в британском архитектурном стиле. Основными чертами такого рода зданий являются два этажа, крутой наклон крыши, кирпичная кладка (чаще красного цвета), балкон с балюстрадой, решетчатые окна, присутствие в отделке дикого камня и кованых деталей, здание окружает зеленая лужайка у входа, а также плющ или живописный виноград на стенах.

Внутри помещение похоже на увеличенную копию жилища Шерлока Холмса на Бейкер-стрит. Холл для дискуссий оформлен деревянными панелями из темного дуба. В центре стены установлен камин, выложенный бежевым мрамором. Два торшера на невысоких тумбочках, отражаясь в зеркалах, создают приглушенное и даже немного таинственное освещение зала. Прямо перед камином располагается трибуна для выступающего, покрытая бордово-красным дорогим бархатом с вышитым на нем золотым логотипом «Метрополитена». Ряды деревянных стульев с бежевыми сидениями были приготовлены для слушателей лекции.

У противоположной от камина стены растянулась каменная барная стойка, где посетители могут выпить бокал вина или ирландского виски, настраивая себя на философский лад.

Пол куда-то пропал, отправившись, видимо, травить байки с друзьями-республиканцами, а я осталась одна с бокалом красного сухого вина у барной стойки, ожидая начала действа.

– Джеймс, вон та девушка в темно-зеленом платье с рыжими волосами, видите? – обратился один из гостей мероприятия к Бэмфорду. – Она, кажется, из Сибири. Поговорите с ней о ваших смелых планах поездки по Транссибирской магистрали. Может, она что-нибудь подскажет.

Ко мне подошел стройный седовласый мужчина в элегантном бежевом пиджаке поверх черной сорочки. Запомнились его длинные широкие усы с тонкими концами, которые еще, кажется, называют «английскими» из-за их популярности среди военных во время Британской империи.

– Добрый день, – он подал мне руку, приветливо улыбнувшись, – меня зовут Джеймс Бэмфорд, но вы можете называть меня просто «Джим». Мне сказали, что вы из Сибири. У меня есть пара вопросов, если вы позволите?

Джим рассказал мне, что, несмотря на то что он посетил практически все страны мира, его сердце безраздельно принадлежит красотам России. Он неоднократно бывал в Москве по долгу журналистской службы, но очень бы хотел увидеть «настоящую Россию»:

– А это означает, – добавил Джим, – я хотел бы увидеть сибирские просторы. Вы ведь оттуда родом, правда?

Я, признаюсь, не особо верила, что мой новый товарищ решится на железнодорожное турне по Сибири. Американцы очень любят рассуждать и фантазировать о том, что они собираются сделать, но в большинстве случаев дело никогда не доходит до его практической реализации. Оказалось, я была неправа.

В следующий раз мы с Джимом встретились спустя несколько месяцев в прежнем месте. Моему удивлению не было предела, когда он пустился в пространный рассказ о своем железнодорожном путешествии по Транссибирской магистрали – от Москвы до Пекина через Сибирь, Монголию и Дальний Восток.

– Если хотите, я покажу вам фотографии этого путешествия и расскажу подробности, – предложил Джим, когда зал уже стал затихать, за трибуной появился спикер и пора было занимать свои места.

– Конечно, хочу, – согласилась я, обрадовавшись возможности увидеть родные места, пусть только на фотографиях, а также услышать мнение заграничного друга о моей стране.

Мы встретились пару дней спустя в русском ресторане. Джим, как оказалось, очень полюбил блины с красной икрой – невероятная редкость среди американцев, которые при виде красных шариков с рыбным запахом обычно кривят нос, называя любимый деликатес россиян «сырыми рыбьими яйцами». Оказалось, у нас с Джимом намного больше общего, чем просто любовь к великой России. Так же, как и он, я интересовалась космосом, будущим интернет-технологий, путешествиями – мы с удовольствием обсуждали страны, в которых нам обоим удалось побывать, обменивались впечатлениями об острове Тайвань, музеях Ватикана, побережьях Греции и пробирающем до костей холоде зимнего Таллина.

Единственной темой, которую мы не обсуждали, была непосредственная деятельность Бэмфорда – его исследования в области спецслужб. Меня этот вопрос не особо интересовал, пока однажды привычный ход моей студенческой жизни кардинально не поменялся из-за публикации в одном из американских медиа, грубыми стежками белых ниток связавшей меня с неким «русским следом» в выборах президента США.

На одной из наших встреч я поделилась с Джимом своей болью от несправедливых гонений в учебных классах и обидным тыканьем в меня пальцем на политических мероприятиях. Уже хорошо зная меня, Джим пообещал почитать обо мне публикации в американской прессе и через пару месяцев вернулся с суждением о том, что все происходящее – феерический бред. С того самого дня вдобавок к дорогому другу я приобрела верного защитника здравого смысла в урагане антироссийской истерики.

Когда меня арестовали, Джим связался с моим адвокатом и выразил желание продолжать общение со мной, несмотря на возможные негативные последствия таких контактов с русской ведьмой, кремлевской шпионкой и разрушительницей американской демократии. Он также углубился в изучение моего дела – его предпосылок и действующих лиц, а позже стал первым и единственным голосом в мою защиту, опубликовав, несмотря на множественные отказы издательств из-за несоответствия материала генеральной идеологической линии, статью о «шпионке, которой не было».

Мы впервые смогли поговорить по телефону спустя пару недель моей полной изоляции от внешнего мира, которую устроили ФБР и администрация вашингтонской тюрьмы. С того самого момента и каждый божий день Джим общался со мной по телефону, мы писали друг другу письма, которых к моменту моего освобождения оказались сотни, он приходил ко мне на встречи во все следственные изоляторы, в