общей полезности покупаемых товаров над фактически заплаченной за них суммой денег, т. е. разницей между тем, что готовы заплатить покупатели, и фактической ценой товара. Маршалл определил этот род потребительского излишка как «…излишек сверх цены, уплачиваемый потребителем в действительности, который он скорее уплатит, чем останется без данной вещи». Маршалл приводит следующий пример: коробок спичек стоит 1 пенс, но для курильщика он столь дорог, что за удовольствие закурить немедленно он готов заплатить значительно дороже. Разница между тем, что готов заплатить курильщик за спички, и тем пенсом, который он действительно платит, и есть, по мнению Маршалла, выигрыш, или рента потребителя.

Маршалл формулирует не только закон убывающей предельной полезности, но и закон убывающей предельной производительности, рассматривая его в качестве теории спроса на факторы производства, в частности утверждая, что заработная плата имеет тенденцию быть равной чистому продукту труда[16]. В то же время, отдавая дань классической политической экономии, он пишет, что одновременно заработной плате присуща тенденция находиться в тесном, хотя и весьма сложном соотношении с издержками воспроизводства, обучения и содержания производительных работников.

Что касается предложения труда, то здесь Маршалл разделяет концепцию У. Джевонса (1835–1882), которого считают основоположником английского варианта теории предельной полезности[17]. Суть концепции Джевонса в том, что человеческие усилия обладают положительной ценностью, и труд будет предлагаться до тех пор, пока человек ощущает превышение удовлетворенности над неудовлетворенностью. Именно тяготы труда, по мнению как Джевонса, так и Маршалла, управляют предложением производственных усилий.

Интересно отметить, что Маршалл распространяет действие второго закона Госсена на процесс производства, где распределение инвестиций между альтернативными возможностями он рассматривает как иллюстрацию равенства отношений предельных полезностей к ценам.

В целом работа Маршалла внесла значительный вклад не только в разработку теории цены равновесия, но также в исследование теории процента, прибыли и ренты. В частности, прибыль Маршалл приписывает четвертому фактору производства – организации, и включает ее в нормальную цену предложения, в отличие от квазиренты. В теории процента он рассматривает его со стороны спроса и предложения капитала, где ставка процента со стороны предложения капитала зависит от предпочтения настоящих благ будущим, а со стороны спроса на капитал – от его производительности[18].

11. Кризис феодально-крепостнической системы России (Первая половина XIX века)

Кризис феодально-крепостнической системы – это прогрессивный по своему направлению процесс перехода от феодально-крепостнической системы к капитализму в России. В недрах феодально-крепостнического хозяйства рождается капиталистическое, но свободному развитию капиталистических отношений препятствует феодальная оболочка, крепостническая система. Происходит борьба между во многом уже капиталистическим содержанием экономики и феодально-крепостнической формой, которая кончается победой капитализма.

Крепостное право в России было отменено в феврале 1861 г. Но это совсем не значит, что, подписывая манифест, царь отменил феодализм и ввел капитализм. Крепостное право было лишь главной надстройкой феодализма, а не всем феодализмом. К моменту реформы в стране существовала уже довольно развитая капиталистическая экономика.

Но если бы дело исчерпывалось прогрессивным поступательным движением, слово «кризис» было бы неуместным. Кризисом было столкновение двух систем. Тормозя развитие буржуазных элементов в хозяйстве, феодальная оболочка тормозила развитие всего хозяйства страны.

11.1. Кризис феодально-крепостнической системы в сельском хозяйстве

В чем заключался кризис феодально-крепостнической системы в сельском хозяйстве? В том, что активная часть помещиков втягивается в рыночные отношения и старается превратить свои имения в крупные товарные, т. е. капиталистические хозяйства. Такие помещики, в сущности, выступают как предприниматели, но их предпринимательской деятельности препятствует феодально-крепостническая система. Как это происходит?

1. С 20-х гг. XIX в. в России растут сельскохозяйственные общества, появляется обширная агрономическая литература. Все новое в сельском хозяйстве, что возникает за границей, в России обсуждается и пропагандируется. Здесь испытываются все новинки европейской сельскохозяйственной техники. В ряде городов проводятся сельскохозяйственные выставки.

Некоторые помещики вводят научные севообороты, разводят породистый скот, устраивают в имениях мастерские по изготовлению машин. В тамбовском имении помещика Гагарина действовала паровая машина, которая молотила, веяла и сортировала по 200 копен пшеницы в день.

Но новая техника оставалась делом энтузиастов и модной темой разговоров. Один помещик писал: «Если весь хлеб обмолотится с осени, то что же будут делать крестьяне и их жены зимой? Молотильная машина стоит денег, требует ремонта и содержания лошадей, а работа крестьян ничего не стоит.» Именно то обстоятельство, что труд крепостных ничего не стоил помещику, и делало невыгодном применение машин.

2. Сельское хозяйство из натурального, каким ему положено быть при «чистом» феодализме, становится: все более товарным. В середине XIX в. товарность земледелия достигла 18 %.

Но рост товарности означал увеличение ренты. При натуральном хозяйстве рента была ограничена естественными пределами потребления феодала и его челяди. А для продажи требовалось больше продукции: теперь дополнительная продукция давала деньги, и помещики настолько увеличивают эксплуатацию крестьян, что выводят ее за рамки феодализма.

На черноземном Юге барщина иногда увеличивается настолько, что не оставляет крестьянину времени для работы в своем хозяйстве. Тогда помещик переводит крестьян на «месячину», т. е. принимает на себя их содержание, выдавая ежемесячно продовольствие. Поскольку крестьянин в этом случае уже не ведет своего хозяйства, такая эксплуатация уже не может считаться феодальной: Это уродливая, смешанная полуфеодальная – полукапиталистическая форма.

В нечерноземной полосе; где преобладал оброк, помещики его тоже увеличивали. За первую половину XIX в. средний размер оброка вырос в 2–3 раза. Такой рост крестьянское хозяйство обеспечить не могло. И теперь все чаще крестьяне занимались промыслами, нанимались на промышленные предприятия, и оброк платили не столько из доходов от сельского хозяйства, сколько из неземледельческого заработка. Но вычет из промышленного заработка не может считаться феодальной рентой.

Однако такое усиление эксплуатации крестьян феодальными методами не давало помещикам нужного экономического эффекта. Крепостной труд на барщине имел низкую производительность. Как писал один помещик, на барщине «крестьянин выходит на работу как можно позже, работает как можно меньше и отдыхает как можно больше».

«Барщина, – писал другой помещик, – отнимающая возможность у бедного выйти из бедности, у зажиточного разбогатеть, у человека, одаренного каким-либо талантом – развить этот талант, действует на всех крестьян подобно медленному яду, убивающему тело и душу».

По подсчетам статистиков того времени, наемный труд в сельском хозяйстве был в 6 раз производительнее крепостного.

Оброк тоже не стимулировал развития сельского хозяйства. Крестьянин знал, что с увеличением его доходов помещик увеличит оброк и дополнительный доход будет снимать оброком.

В старых центрах крепостного хозяйства посевные площади уже не растут, запашка не увеличивается. Ее рост почти прекратился в начале XIX в. Не увеличивается и урожайность. В середине XIX в. средний урожай по европейской части России составлял «сам-3,6».