Пять минут тишины, и опять гул.

— Отрезать пехоту!.. Пехоту! — требует командир. Нельзя пропустить пехоту. Просочится в лес — трудно будет держаться…

Ползут, огрызаются пламенем «тигры». Вот крайний с перебитой гусеницей завертелся на месте. Вот башня у «тигра», как фуражка, съехала набок.

Но снова, еще большим числом, движутся танки.

За ними самоходные пушки и опять транспортеры с пехотой… Солнца не видно от дыма. Сплошной гул. Осколки, пули, взрывы гранат, со свистом летят через голову мины… Танки, танки… Сколько же их?! Десятка два замерли. Другие отхлынут и снова лезут, по краю болота рвутся к полоске сухой земли…

Помню: часы на руке почему-то остановились. И само время, казалось, остановилось.

Почти целиком легла одна рота. Умолкли у самой дороги два назаровских пулемета. И люди навсегда, должно быть, умолкли… Дым. И опять волна танков…

— Теперь пройдут… — расстегивает ворот Сланевский. — Почему молчите? Огня!.. — склоняется он над ящиком рации.

И тут мы увидели взводного. Перетащив пулемет в воронку на самой дороге, он заставляет пехоту залечь и попятиться. Вот и его заметили. Вспышки огня. Назаровский пулемет умолкает. Танк задирает лоб — одолеть последний подъем. И снова мы увидели человека.

— Назаров! Назаров пошел на танк!.. Пять… Три… метр разделяют железного зверя и человека…

Взрыв. Столб дыма… Танк замирает, загородив дорогу. Смотрим в бинокли: герой не подает признаков жизни.

— Передать в батальоны, — диктует Сланевский. — «Иван Назаров, командир пулеметного взвода, насмерть стоял и геройски погиб в поединке с вражеским танком…»

Трое суток шел бой. Фашисты на час-другой прорывались до высоты, но, оставляя трупы и танковые костры, пятились. А потом совсем захлебнулись атаки…

Печальную картину представляла собою дорога у высоты. Собственно, дороги не осталось: горы мокрой земли, железо, тела убитых. Трудно было отличить своих от чужих…

На могиле героя поставили деревянную пирамиду со звездой наверху. Был дан салют из пушек и пистолетов.

В далекую деревню Бискужа Оренбургской области замполит Кострикин послал письмо с печальной вестью. А в Москву за подписью командира полка пошло ходатайство о присвоении Ивану Назарову посмертно звания Героя Советского Союза…

Наша Сивашская 257-я дивизия возвращалась на Родину в сорок пятом местами литовских боев. Мы специально остановились на дороге Шяуляй — Рига. Нетрудно было отыскать высоту 97,5. Молодой парень резал автогеном ржавые танки. По дороге мчались машины с бидонами молока… Отыскали могилу. На ней уже выросла травка. Чьи-то руки посадили молодую березку. Останки героя мы торжественно, с музыкой и салютом, перенесли на зеленое кладбище в городке Жагаре…

Я ездил недавно в Литву и там не один раз рассказывал историю подвига. В Вильнюсе на встрече в музее положили на плечо руку.

— А вы уверены, что именно Назарова схоронили в сорок четвертом? — и протянули листок. — Читайте. Это ответ на письмо пионеров вильнюсской школы, которые захотели знать о детстве героя.

«Дорогие ребята! Герой Советского Союза Иван Михайлович Назаров жив. Работает трактористом в Медногорском районе Оренбургской области. Вы можете сами ему написать…»

Я читал и не верил своим глазам. Неужели действительно жив? Выслушав полковника, я попросил его вместе со мной поехать в Оренбургскую область.

Дорога в село Московку

Ветер, снег. Замерзшие галки на проводах. Еле слышный по проводам голос:

— Да, да. Это я, Иван Назаров…

— Это он, — говорю я полковнику.

Полковник хватает трубку и, глотая слова от волнения, объясняет, кто мы и зачем приехали в Оренбург… Ветер. Должно быть, поэтому никакой слышимости.

— Выезжайте сегодня. Встречу в Кувандыке… И все. В трубке треск и голос телефонистки:

— Линия повреждена. Извините.

Но мы все равно счастливы: действительно жив! И даже сам встретит!

Станция Кувандык. У привязи две белые от инея лошади жуют сено. Навстречу нам идет человек. Полушубок. Солдатские сапоги. Все быстрее шаги. Два человека почти бегут навстречу друг другу…

— А это корреспондент «Комсомольской правды», — знакомит полковник.

Иван Назаров кидает в сани охапку сена. Садимся. Мелькнула фуражка дежурного по станции. Иней медленно тает на боках лошадей.

Первые полчаса разговор из сплошных восклицаний: «А помнишь?», «А помните?..»

— А помнишь бой накануне? Рота рванулась за реку…

— Да, ни один не вернулся…

— Сланевский волосы рвал. Жалко ребят…

— А помнишь Свиридовых — гимнасты, муж и жена?

— Да, он в штабе, а жена — санитарка.

— Минута свободная — надевают костюмы, и целый концерт на поляне…

— С ними наш Казбек выступал. Казбек Бутемиров, комсоргом был. Развяжет, бывало, мешок — вместе с патронами, с буханкой хлеба костюм гимнастический. Постепенно разговор подходит к самому главному. Лошади одолевают горку после оврага. Иван расстегнул полушубок, и я вижу: на пиджаке мелькнула «Звезда».

–

Иногда, если очень устанешь или голова разболится, снится то ужасное стадо из танков. Наши артиллеристы здорово молотили в тот день. В двадцати шагах от меня одному «тигру» «картуз» набок свернуло. Другого я сам, когда он чуть развернулся, гранатой по «сетке» достал. Однако и наши в окопах смолкали. В передышку пробежал по окопам. От взвода остались я да еще Казаков, старший сержант. «Казаков!» — кричу. Даже глаз не поднял, хрипит. Лужа крови под ним… Тут они снова пошли. Я с пулеметом в воронку. «Ляжете, — думаю, — сволочи». И вдруг почти у дороги вынырнул из дыма этот приземистый, лягушиного цвета, кресты на брюхе. У наших артиллеристов как раз заминка вышла. Начал «тигр» окопы утюжить. «Что же ты мертвых, подлый, тревожишь!» Кинулся я в соседний окоп — связка противотанковых в руки попала. Тут он прямо на меня и полез. Хлестнул очередью — не достал. «Брешешь, гад! — думаю. — Помирать будем вместе». Задрал он перед на бугорке, ну и под днище я ему в аккурат подкатил связку… Взрывом кинуло в сторону… Чувствую, ноги — как плети. Помню, полз, пил грязную воду…

Иван Михайлович опять достает сигарету. Придержав лошадей, закуривает, обжигая на ветру пальцы.

— Очнулся я уже пленным…

Сознание вернулось к Назарову вечером. Прямо над головой торчала гусеница «тигра». Два немецких солдата тыкали в бок автоматом: «Рус, рус…» Рука потянулась за пистолетом. Тяжелый сапог ударил в живот. Чужая рука вынула пистолет и зашвырнула в снопы.

— Рус! Шнель, шнель…

Ноги не слушались. Четверо с автоматами схватили его, мешком кинули в бронированный кузов… Опять ухали взрывы, зеленым светом рассыпались ракеты…