Сам Бату, по-видимому, старался привлекать на свою сторону местную знать, вступая в брак с дочерьми покоренных правителей: «У Бату 26 жен», — сообщает Вильгельм де Рубрук [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 92], и, несомненно, многие из них были не монголки, а представительницы местных правящих династий. Впрочем, отсутствие сообщений о потомстве его от этих жен весьма красноречиво: традиционно ханский трон и важнейшие должности в государствах Чингизидов занимали сыновья ханов от монгольских жен. Бату укреплял преданность покоренного населения, оказывая милости виднейшим представителям местной знати даже из числа старых недругов. Так, например, все владения и имущество хорезмийского военачальника Тимур-Мелика, в течение долгих лет сражавшегося с монголами на стороне хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммеда и его сына Джалал ад-Дина, а затем бежавшего в Сирию, Бату вернул сыну этого полководца [Juvaini 1997, р. 94].

Конечно, наследник Джучи, став правителем областей с многочисленным и разноплеменным населением, был вынужден в первую очередь опираться на своих соотечественников. Вместе с ним с востока пришли представители различных монгольских племен, которые впоследствии положили начало настоящим династиям влиятельных сановников при дворе Бату и его преемников: Ит-Кара из племени алчи-татар, Байху из племени хушин и его пасынок Элдэкэ из племени джурьят, Мунгэту-нойон из племени сиджиут и другие [Рашид ад-Дин 1952а, с. 111, 172, 183]. Впоследствии четыре наиболее влиятельных рода Крымского ханства — Ширины, Аргыны, Кипчаки и Мангыты — претендовали на происхождение от приближенных Бату [см.: Хорошкевич 2001, с. 96]. Но вместе с тем наследник Джучи активно привлекал на службу выходцев из мусульманских государств. Так, главным писцом (после принятия ханами Золотой Орды ислама эта должность трансформировалась в пост везира) при Бату являлся мусульманин ходжа Наджмудан [Кадырбаев 2005, с. 215]. Причина тому была проста: Бату стремился распространить в своих новых владениях методы управления, в эффективности которых имел возможность убедиться, видимо, еще находясь при дворе великого хана [Крамаровский 2003, с. 68].

Свернув завоевательную деятельность, Бату наконец-то смог «предаться забавам и удовольствиям», что он и сделал — особенно после того, как помог Мунке стать великим ханом [Juvaini 1997, р. 268]. Но его деятельная натура позволяла ему надолго устраняться от государственных дел. Он восстанавливал города, много внимания уделяя развитию городской инфраструктуры и торговли. В начале1250-х гг. в Улусе Джучи были отстроены разрушенные в ходе монгольского нашествия Булгар, Сувар, Сауран, Отрар, Дженд и другие [Егоров 1985, с. 95-96, 129-130; см. также: Белавин 2000, с. 126]. При нем началось восстановление путей сообщения, рынков, постоялых дворов и других элементов городской и торговой инфраструктуры, столь важных для обеспечения нормальной жизни в регионах. Археологические находки на территории бывшей Золотой Орды позволяют предположить, что правители Улуса Джучи со времен Бату оказывали покровительство местным ремесленникам, в произведениях которых сочетались элементы монгольского, тюркского, мусульманского и даже европейского стилей [Миллер 1999, с. 517; Крамаровский 2001, с. 17 и след.].

Бату строил и новые города. Вильгельм де Рубрук, побывавший в Улусе Джучи в 1252-1253 гг., сообщает о городе, получившем в исторической традиции название «Сарай-Бату»: «...вблизи Сарая, это — новый город, построенный Бату на Этилии» [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 179]. Иоанн де Плано Карпини, посетивший Бату несколькими годами раньше, в 1246-1247 гг., про Сарай не упоминает, а последующие упоминания об этом городе относятся уже к XIV в. [Лебедев 2005, с. 16]. Отметим, однако, что местоположение этого города до сих пор является дискуссионным. Историки и археологи ХIХ-ХХ вв. (в т. ч. Н. М. Карамзин, С. С. Саб-луков, Ф. В. Баллод, Г. А. Федоров-Давыдов и др.) отождествляли Сарай-Бату с развалинами ордынского города у поселка Селитренное. Но сегодня эта версия подверглась серьезному сомнению: современные археологи сумели обнаружить у Селитренного культурный слой, относящийся к XIV в., но не ранее [Рудаков 1999; см. также: Григорьев 2004, с. 215 и след.]. Следует также иметь в виду, что дошедшие до нас источники, современные Бату, не содержат каких-либо определенных сообщений о существовании его постоянной «статической» столицы — в отличие от кочевых ставок. По некоторым сведениям, Бату считается основателем и ряда других городов — Крыма на Крымском полуострове, Маджара на Северном Кавказе, Укека и Казани в Поволжье и южнее их — Хаджи-Тархана, по некоторым сведениям — Сарайчука на Урале («Сарайчик» русских летописей) [см.: Греков, Якубовский 1998, с. 108; Егоров 1985, с.97, 107, 1 19; Трепавлов 2002, с. 226; Зайцев 2004, с. 10 и след]. Интересно отметить, что сам Бату до конца жизни оставался кочевником: Вильгельм де Рубрук, побывавший у его в 1253 г., сообщает, что был принят властителем Улуса Джучи в его кочевой ставке и все пять недель, в течение оторых был у него, тот вместе со своим двором кочевал вдоль Волги [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 116, 119; ср.: Языков 1840, с. 143, 180].

В правление Бату в Улусе Джучи начинается чеканка новой, монгольской, монеты. Правда, помещалось на ней имя багдадского халифа ан-Насира (прав. 1180-1225 гг.). Почему именно этого, давно умершего багдадского правителя? Дело в том, что этот халиф, будучи врагом хорезмшаха Мухаммада, еще со времен Чингис-хана воспринимался монголами как союзник. Упоминание на монете имени халифа — духовного лидера мусульман — способствовало признанию этой монеты и, соответственно, ее свободному обращению среди приверженцев ислама, которые в Улусе Джучи составляли большинство [см.: Петров 2001, с. 70-71; р.: Мухамадиев 2005, с. 93, 104-105]. Свернув завоевания, Бату тем не менее обладал огромными вооруженными силами. Винсент из Бове пишет: «В войске этого Батота всего шестьсот тысяч, а именно сто шестьдесят тысяч татар и четыреста сорок тысяч христиан и прочих, то есть безбожников» [Saint-Quentin 1965, XXXII, 34][17]. Не следует понимать эту информацию так, будто Бату постоянно держал в боевой готовности сотни тысяч всадников: такую регулярную армию было бы просто невозможно прокормить! Полагаю, речь идет о разделении Улуса Джучи на шестьдесят туменов — административных областей, каждая из которых в случае войны должна была выставить до 10000 воинов под командованием управителя — темника [ср.: Владимирцов 2002, с. 404-406]. Естественно, далеко не каждая область выставляла установленное число воинов, да это чаще всего и не требовалось. Тем не менее «списочная численность» армии Бату, видимо, составляла несколько сот тысяч воинов, а это означало, что свои отношения с иностранными государями он мог строить с позиции силы...

Все вышесказанное позволяет увидеть, что Бату гораздо активнее действовал как правитель, чем как полководец. В походах его окружали сородичи-Чингизиды, во многом равные ему по положению, а также назначенные великим ханом военачальники-монголы — соратники Чингис-хана, Джучи, Чагатая и Угедэя, для которых Бату являлся всего лишь одним из многочисленных юных Чингизидов. В собственном же улусе наследник Джучи имел возможность сам выбирать себе сподвижников, кому он, по словам Иоанна де Плано Карпини, «внушал сильный страх» и кто не смел обсуждать его повеления.