Разберись в своей душе. Если свое поведение касательно этой истории с братом Браумином ты считаешь преступлением против Господа, тогда что тобой руководило? Злоба или просто трусость?

Фрэнсис надолго замер, пытаясь вникнуть в слова Энгресса, пытаясь понять, что в самом деле подтолкнуло его поступить так, а не иначе. В конце концов, так и не разобравшись в своих чувствах, он беспомощно посмотрел на старого магистра.

— Каюсь в том, что совершил против Греди Чиличанка, — сказал он, поскольку честный ответ мог дать только на этот вопрос.

— Я уже отпустил тебе этот грех. — Энгресс поднялся и помог встать Фрэнсису. — Пусть твое сердце больше не страдает от бремени этой вины. Если захочешь освободиться и от остальных, возвращайся, и мы снова поговорим. Но поторопись, мой юный брат. — Он улыбнулся. — Я стар, очень стар, и могу покинуть этот мир еще до того, как ты разберешься в себе!

Он похлопал Фрэнсиса по спине, вывел его в коридор и взялся за ручку двери.

— Я могу быть уверен, что все останется между нами? — спросил Фрэнсис.

— Это священное таинство, в котором участвовали только ты и Бог, — заверил его старый магистр. — Меня тут, можно сказать, и не было. Как я, смертный магистр Энгресс, могу с кем-то говорить о том, в чем даже не принимал участия?

Фрэнсис кивнул и удалился.

Ошеломленный услышанным, Энгресс провожал его взглядом, пока тот не скрылся за поворотом. Он вел себя, как и надо при отпущении грехов, — отстраненно и спокойно; был просто глазами и ушами Бога.

Нет, не совсем так, как надо, должен был признать Энгресс спустя несколько минут. Он отпустил Фрэнсису грех в отношении Греди Чиличанка, но не стал разбираться с остальными не только по тем причинам, о которых говорил молодому монаху. Им руководили и чисто практические соображения; он хотел как можно быстрее закончить эту встречу. Если бы отец-настоятель, который всегда держал Фрэнсиса под рукой, застал его здесь, это могло бы породить множество очень, очень опасных вопросов. Энгресс был недоволен собой — как всегда, когда соображения практичности заставляли его действовать не в полном соответствии с требованиями религии.

И теперь перед ним возникла еще одна проблема: как монах, он не мог разглашать тайну, доверенную ему Фрэнсисом, но как человек, Энгресс был просто в шоке. Подумать только, такой заговор в Санта-Мер-Абель! Подумать только, молодые братья ордена Абеля, сами по себе славные люди, тайно встречаются и обсуждают решения отца-настоятеля, возможно даже плетут заговор против него!

И тем не менее, учитывая все — войну, события в аббатстве Сент-Прешес и темницах Санта-Мер-Абель, а больше всего ужасную казнь магистра Джоджонаха, — Энгресс вполне мог понять, что люди, у которых есть совесть, станут объединяться, восставая против самого ордена. Энгресс дружил с Джоджонахом, и, хотя у него не было доказательств, которые позволили бы опровергнуть обвинения, выдвинутые Марквортом, в душе своей старый магистр не верил, что Джоджонах и в самом деле еретик.

— Ты слишком круто используешь свою власть, Далеберт Маркворт, — прошептал Энгресс. — Так можно растерять многих сторонников.

Чувствуя себя бесконечно усталым и старым, магистр Теорилл Энгресс закрыл дверь, опустился на колени рядом с постелью и вознес молитву, прося Господа вразумить его.

Он помолился за брата Фрэнсиса.

Потом он помолился за брата Браумина и его товарищей.

— Всех очень огорчило то, что Джилсепони покинула нас, — мрачно сказал Томас, — как и уход Шамуса Килрони с его солдатами. Но наша решимость от этого не уменьшилась, в особенности после того, как ты сказал, что отправляешься с нами.

— Да, как и обещал, — со вздохом подтвердил Элбрайн.

— И погода благоприятствует, — продолжал Томас. — Всего-то одна буря. А выпавший снег уже стаял.

Ответа не последовало, и после паузы Томас заговорил снова.

— Кое-кто настаивает, что нужно отправляться в путь прямо сейчас. — Это признание не удивило Элбрайна. — Дескать, мы могли бы уже быть в Дундалисе и построить себе хоть какие-то временные жилища, если бы вышли сразу же после того, как О'Комели и остальные доставили все припасы.

Элбрайн усмехнулся; задним числом всегда легко рассуждать. Они и в самом деле уже давно могли бы быть в Дундалисе и, если бы их не слишком задержали на пути монстры, могли бы уже построить временное жилье и запасти дров, чтобы пережить зиму. Но кто знал, что погода выдастся такой мягкой? Элбрайн прожил большую часть жизни на севере и хорошо знал, что если бы буря — а они, как правило, были частым явлением в этой местности — захватила караван Томаса по дороге, то немногим уцелевшим пришлось бы возвращаться в Кертинеллу.

— Земля почти замерзла, — рассуждал Томас, — а снега нет как нет.

— Здесь по крайней мере, — сказал Элбрайн. — Что происходит в сотне миль к северу, неизвестно.

— Наверняка то же самое, — без колебаний ответил Томас. — Ты же сам так говорил.

Элбрайн согласился. Вместе с Джуравилем и кентавром они обсуждали этот вопрос и пришли к выводу, что, скорее всего, дальше на севере сейчас тоже тепло.

— А если мы будем ждать до баффэя, то колеса наших повозок могут утонуть в весенней грязи, — продолжал Томас.

— А если мы выйдем сейчас и в пути нас застанет сильнейшая буря?

— А кто докажет, что такая буря не обрушится на нас весной? — возразил Томас.

Элбрайн хотел напомнить ему, что весенние бури редко бывают так опасны, как зимние, поскольку после них почти всегда приходит тепло и снег, каким бы глубоким он ни был, уже через несколько часов тает. И бояться нужно не снега, а холодов — таких, какие бывают только зимой и могут превратить человека в глыбу льда.

— Если бы мы вышли после той бури — единственной за все время, — гнул свое Томас, — то сейчас уже устроились бы в Дундалисе. И я, и многие другие считаем, что стоит попытаться. Погода мягкая, ровная. Земля замерзла, Полуночник с нами. Что нам помешает через неделю быть в Дундалисе? А там пусть зима приходит, нам она будет не страшна.

Элбрайн молчал. Он много чего мог бы возразить, но Томас просто не услышал бы его. Кроме того, он и сам не знал, хочет отговаривать Томаса или нет.

Нет, наверное. Не на этот раз.

Пони покинула его, и все, чего он хотел, — это снова оказаться в ее объятиях. Может быть, если он сейчас поведет караван в Дундалис, то освободится задолго до окончания зимы. Элбрайн улыбнулся. Вот будет сюрприз для Пони, если еще до прихода весны он объявится в Палмарисе.

Однако улыбка растаяла, как только он перевел взгляд на Томаса. Нехорошо это — соглашаться из эгоистических побуждений, может быть во вред всем этим решительным, смелым людям.

Хотя, по правде говоря, Смотритель и Джуравиль, зная, что Элбрайну предстоит разговор с Томасом, только сегодня утром убеждали его не задерживаться с выходом.