Своих сыновей они посылали в армию и в церковь. Один Бакли отличился в Крыму. Другой сделался английским епископом. В правление Виктории — славное и благополучное время для Англии и жалкое и голодное для Ирландии — Бакли услышали первые слабые звуки приближающегося бунта. Они участвовали в англо-бурской войне, и один из Бакли командовал английским добровольческим подразделением во время войны с Германией

В 1922 году полковник Бакли приехал сюда для встречи с агентом. Оказалось, что предупреждения фениев не зря звучали при жизни его прадеда и деда. По Ирландии словно шторм пронесся. Молодой управляющий в поместье Бакли, похоже, был членом тайного общества. Бакли увидел на стенах сделанные мелом надписи. Арендаторы походили на шпионов. Однажды вечером, когда в большом георгианском зале он сидел за обеденным столом, возможно, поздравляя себя с тем, что хорошие поступки его предков сохранили ему ирландское наследство, послышался топот, и в зал вошел добровольческий отряд — крепкие молодые люди в надвинутых на глаза шапках. Бакли успел заметить среди них сыновей своих арендаторов.

— У тебя есть четки? — спросил один из них по привычке, а потом, вспомнив, что полковник — протестант, мрачно улыбнулся и сказал: — Пошли на вершину.

Бакли, как и большинство неудачливых англо-ирландцев мог поглупеть, но струсить — никогда! Полковник понял, что его сейчас убьют, понял и то, что спорить бесполезно. Попросил разрешения найти шляпу. Его довели в темноте до вершины горы. Дюжий парень встал рядом с ним.

— Кому принадлежит это поместье, полковник Бакли? — спросил он.

— Оно принадлежит мне, — ответил полковник.

— В самом деле? — В голосе парня слышался сарказм. — Присмотрись-ка ко мне, пока у тебя есть время! Это имение принадлежало мне, прежде чем ты явился сюда со своим Кромвелем. Меня зовут Макферрис! А теперь — на колени!

Но полковнику повезло. В последний момент Макферриса и его спутников спугнула группа скаутов Свободного государства, и они бежали, оставив коленопреклоненным пожилого англо-ирландца. Он и понятия не имел о том, что когда-то солдаты Кромвеля сражались с Плантагенетами. Полковник встал, посмотрел с вершины вниз и увидел, что его дом горит. В этот миг он поклялся, что никогда больше не ступит на ирландскую землю, и сдержал свое слово. Он вернулся в английский соборный город.

Итак, день за днем я хожу на руины дома. Есть что-то неуловимое, сродни греческой трагедии, в истории Макферриса, который был, возможно, работником на ферме. Ненависть, копившаяся в его роду несколько столетий, выразилась в кратком мгновении, когда он наставил на обидчика пистолет. Если эта долгая память не национализм, тогда что?

Нет в Ирландии ни одного большого поместья, ставшего собственностью солдата, пришедшего с Кромвелем, которое не сохранило бы в памяти народа прежнего владельца. Возможно, это был легендарный персонаж или тот, кто «ушел жить в горы», однако он не забыт.

Все это доказывает, что в Ирландии нет древней истории: вся история современна.

3

Есть признак, по которому заметно, что писателю начинает нравиться Ирландия: он прекращает писать. Есть и другой: он исчезает из вида. Происходит это чаще всего, когда писатель попадает в Керри.

Его знакомые, живущие в Англии, проявляют беспокойство и шлют письма. Письма возвращаются. Люди злятся, строчат телеграммы. Телеграммы не находят адресата. И все это время человек, который должен бы работать, сидит, погрузившись в восточную летаргию, на стене свинарника Пэта Фланнигана и курит трубку.

Никому в Англии не дано понять состояние осознания тщетности усилий, которое наваливается на человека в Ирландии, хотя то, что католическая церковь называет «проверкой совести» — чрезвычайно тяжелое занятие. Есть что-то такое в воздухе Ирландии — то, что поднимается с торфяных болот или падает с гор. Это «что-то» погружает душу в спокойствие, которое философ, возможно, назовет «переоценкой ценностей». Иногда это приятная меланхолия, или человек впадает в спокойную отстраненность. Теперь я понял: пока вы этого не испытаете, и не надейтесь, что узнаете Ирландию.

Целую неделю я просидел на стене свинарника: признавался старой свинье Пэта Фланнигана в грехах и глупостях, совершенных за всю свою жизнь. Свинья была опытной мамашей и, видно, потому сочувственно меня выслушивала. К тому моменту она произвела на свет девятерых детей. Цвет поросят напоминал мне вареных креветок, а размер — фокстерьеров.

Зачарованные горы Керри тянутся к небу фантастическими хребтами, большие желтые облака мягко наплывают на них, а вечернее солнце окрашивает их в цвет пурпура. В долине изгибается белая дорога, за яркими полями с пшеницей и овощами, в шахматном порядке карабкающимися по горным склонам, виднеются необработанные участки с серыми камнями, выглядывающими из травы.

По дороге изредка проезжают телеги с впряженными в них ослами. Опираясь на палки, ковыляют старики и старухи, закутанные в черные шали. Иногда проходит бродяга в невероятно потрепанной одежде. Я смотрю на него и думаю: уж не забытый ли он всеми писатель, приехавший несколько лет назад в Ирландию, чтобы написать книгу об этой стране?

И вся эта сцена — зеленые горы, белые дороги, желтые облака — вырисовывается с четкостью граней драгоценного камня и завладевает моим вниманием без остатка.

Пока я сидел на стене, ко мне подъехал Майк О’Брайен. Он доставляет почту, объезжая горную местность на велосипеде.

— У вас, должно быть, черт знает сколько друзей. Я чуть спину не сломал, пока вез все эти письма.

И он отдал мне пачку писем, переправленных из Лондона.

— Майк, — сказал я, — какая тут у вас пыльная дорога.

— Пыль у нас с самого Всемирного потопа, — согласился Майк.

— А это значит, что нелишне было бы пропустить кружку портера.

— Верно, — ответил Майк.

Мы покинули свинарник и вошли в темный, мрачный, пахнущий дрожжами винный магазин. Такие магазины по всей Ирландии работают и как питейные заведения. Почему Ирландия, самая дружелюбная, самая словоохотливая и самая компанейская страна, не завела у себя очаровательные кабачки, такие, какие на протяжении веков были и остаются знаменитой достопримечательностью Англии, — этого я никак не возьму в толк.

На прилавке спала кошка. Продавец с лицом поросенка, у которого в процессе копчения кожа обрела цвет испорченного лимона, а в ушах запеклась соль, косо взглянул на нас из-за бочонка. Мне стало нехорошо от запаха пролитого пива и плохого табака.

— Майк, мне нужно поработать.

— Вот как? — Майк из вежливости изобразил интерес.

— Возможно, ты этого и не знаешь, но ты явился ко мне, как посланец из другого мира, и эти письма напомнили мне о моем долге. Я вдруг вспомнил, что собирался написать книгу об Ирландии. Боюсь, что так ее и не напишу.

— Ну и что такого! — Майк вдруг забыл о вежливости. — Да кому захочется ее читать?