А тот даже не задвинул шторы на окнах, когда принимал у себя гостей. В те годы только считанные квартиры были оборудованы по европейским стандартам – жалюзи, кондиционеры и прочая дребедень, и Сиверов прекрасно знал российскую привычку: если уж началась пьянка, то непременно, какой бы холод ни стоял на улице, к полуночи все окна в квартире окажутся распахнутыми настежь. Глеб отлично видел застолье, видел хозяина, не раз наводил на него перекрестье прицела.

Но что-то мешало ему нажать на спусковой крючок.

Сиверов медлил.

И вот тогда, на крыше, он впервые понял, что игра окажется игрой, если и ты даешь своему противнику шанс, не заставая его врасплох. Каждый из нас живет с мыслью о смерти и должен соизмерять с нею любой свой поступок, как хороший, так и плохой.

Все уже напились до поросячьего визга. Хозяин квартиры, главный сутенер, жил холостяком, и его сборище обслуживали официантки, приглашенные из ресторана. Оттуда же была привезена и снедь. В новой квартире пока что имелись только стол, стулья, да кровать в спальне, которая до поры до времени пустовала.

Глеб видел все три окна – в гостиной, спальне и кухне.

Сначала квартира жила взаимосвязанной жизнью.

На кухне официантки, используя как стол ящики и положенные на них доски, раскладывали в тарелки снедь.

В спальне время от времени появлялись мужчины и вели деловые разговоры, не предназначенные для чужих ушей. Но затем, после полуночи, когда все уже переговорили, насытились и напились, официанток, кроме одной, самой молоденькой и миловидной, отправили по домам. В обязанности оставшейся входило подавать выпивку на стол.

Глеб выжидал, решив для себя, что уберет хозяина ближе к утру, когда большинство гостей уже уснет или разъедется по домам. Он то и дело переводил взгляд с окна гостиной на окно кухни. Официантка стояла, прижавшись лбом к холодному стеклу, и смотрела на дом, на крыше которого засел Глеб. Сиверов знал наверняка – она не может видеть его, потому что мачты фонарей доходили лишь до уровня третьего этажа и все, что было выше, терялось в темноте. К тому же смотрела девушка из ярко освещенной кухни.

Затем официантка прошла в гостиную, убрала пустые бутылки, поставила новые. В ее движениях уже чувствовалась усталость, хотя ей хотелось казаться бодрой и легкой. Улыбка тут же исчезла с ее лица, едва девушка вновь оказалась на кухне.

Она попыталась примоститься на ящике возле стены и вздремнуть. Голова ее с полузакрытыми глазами клонилась все ниже и ниже, пока наконец не опустилась на колени. Девушка вздрогнула, ощутив, что падает. Тогда она поднялась, открыла холодный кран и умылась.

После чего прошла в спальню и, сев возле кровати на пол, положила голову на мягкий матрац. Она спала чутко, открывая глаза на каждый громкий возглас, на смех, доносившийся из гостиной, боясь пропустить тот момент, когда понадобится ее помощь.

Это уже после, по прошествии двух недель, Глеб понял, что не спешил стрелять лишь потому, в квартире была эта девушка. Он понимал: зрелище будет не для женских глаз.

Еще двое гостей уехали, осталось пятеро мужчин.

Двое играли в карты, один скучал. Низкий, коренастый, с вороватым взглядом, он время от времени как-то странно пожимал плечами, будто его спрашивали: ну чем ты сейчас займешься? – а он отвечал: не знаю.

Банк рос от кона к кону, и игроки совсем утратили интерес к своему избегавшему карт приятелю. Тот еще раз пожал плечами и вышел в коридор.

На какое-то время Глеб потерял его из виду, но вскоре он объявился вновь, правда, в другом окне, в окне спальни. Он стоял, сгорбившись, длинные руки доставали почти до колен, и не отрываясь, смотрел на заснувшую официантку. Во сне она выпрямила одну ногу, и короткая юбка приподнялась, открыв кружевную полоску трусиков.

Глебу, смотревшему сквозь мощную оптику прицела, казалось, что он слышит тяжелое дыхание мужчины, хриплое, с присвистом – от возбуждения. Он видел, как тот расстегнул застежку брюк, как осторожно, двумя пальцами поднял короткую юбку девушки еще выше, а затем, резко зажав официантке рот ладонью, повалил ее на ковер. Она, наверное, сразу даже не сообразила, что с ней происходит, несколько мгновений лежала, глядя безумными глазами перед собой, не видя своего насильника.

А тот похотливо пыхтел, одной рукой продолжая зажимать жертве рот, заламывая ей голову назад, а второй сдирал с нее белье.

«Придется сейчас, – решил Сиверов, переводя прицел на окно гостиной. – Если я сейчас уберу хозяина, его дружок отпустит ее и вряд ли уже к ней вернется».

В какой-то момент официантка, изловчившись, укусила насильника за руку и коротко вскрикнула. После чего тот ударил ее кулаком в переносицу, и девушка, потеряв сознание, упала на ковер.

Перекрестье прицела точно легло на лоб хозяина дома. Он резко повернул голову, перекрестье сошлось на его виске. Глеб до сих пор был благодарен судьбе, что не успел нажать на спусковой крючок. Хозяин резко поднялся и вошел в спальню. Он не стал задавать лишних вопросов, все было ясно без слов. Не дожидаясь, пока его приятель, с которым он до этого даже не ссорился, поднимется с официантки, хозяин дома резко ударил его ногой в шею и, не дав упасть, схватил за грудки и бросил на низкую прикроватную тумбочку. А затем склонился над девушкой, проверил, дышит ли она, похлопал ладонью по щекам.

Та очнулась и тут же вскрикнула, увидев над собой мужское лицо. Она наверняка подумала, что хозяин и есть насильник, ведь до этого она не видела, кто набросился на нее сзади. Хозяин даже не успел перехватить ее руки, когда десять длинных ногтей впились ему в лоб, в щеки. Он с трудом отвел ее руки в стороны и принялся что-то объяснять. Затем помог подняться, отвел на кухню и, смочив свой носовой платок холодной водой, приложил его к кровоточащему носу девушки.

Сиверов видел, как хозяин-сутенер сует ей деньги, что-то говорит в свое оправдание. Затем, ни на секунду не оставляя официантку одну, хозяин отвел ее в гостиную, снял трубку телефона и что-то коротко сказал. Через пять минут приехало такси и увезло официантку.

Глеб все же выстрелил той ночью, через полчаса после того, как уехала девушка. Хозяин и избитый им приятель сидели за столом и пили мировую. Пуля вошла точно в висок толстому сутулому насильнику. Он так и не успел выпить рюмку в знак примирения с хозяином. И Глеб навсегда запомнил взгляд того, кому первоначально предназначалась пуля. Сутенер не прятался, не пригибался. Он пристально смотрел в темноту сквозь разбитое оконное стекло, и взгляд его говорил:

«Эта пуля предназначалась мне, я знаю. Можешь стрелять, я жду».

И самое главное, потом никто особо не допекал Глеба. Просто приняли к сведению то, что он не очень-то вразумительно объяснил полковнику, дававшему ему задание. Сутенера убрали неделей позже, и сделал это кто-то другой. Узнав о гибели того, кому он даровал жизнь, Глеб не расстроился, не огорчился.