Мал-Шафф кинулся на поверженного врага и наподдал ему когтистой ногой, безжалостно раздирая плоть. В этой схватке не было и речи об игре по правилам, о милосердии никто даже не заикнулся. Шла беспощадная битва не на жизнь, а на смерть; пощады быть не могло.

Поверженное чудище взвыло, но вой оборвался: жуткие челюсти с острыми клыками сомкнулись на теле Мал-Шаффа, когти в поисках опоры впились глубоко в плоть.

Мал-Шафф, в сознании которого бушевал ошеломляющий вихрь странных эмоций, осыпал противника убийственными ударами, рвал и полосовал его когтями. Они катались по песку, словно два титана, схлестнувшиеся в поединке, и над местом смертельной битвы зависла густая туча пыли.

В отчаянии Оуглат, приложив всю свою силу до последней капли, разорвал хватку противника и отбросил его в сторону.

Два чудища вскочили на ноги с налитыми малиновой яростью глазами и сквозь облако пыли буравили друг друга ненавидящими взглядами.

Рука Оуглата медленно подобралась к грозному черному цилиндру, висевшему на ремне у пояса. Уродливые пальцы обхватили оружие, и великан навел его на Мал-Шаффа. Губы его растянулись, и лицо исказила отвратительная ухмылка.

Сжав кулаки, Мал-Шафф наблюдал, как громадный палец врага медленно нажимает кнопку на цилиндре. Страх пригвоздил его к земле, в то время как на задворках сознания какой-то слабый голос тщетно пытался объяснить весь ужас непонятной штуки, которую держал в руках Оуглат.

Потом из цилиндра, словно винтообразный столб пара, вырвалась разноцветная спираль. Она со всего размаху ударила в грудь Мал-Шаффа, и в этот миг он заметил в красных глазах Оуглата мерзкую искру ликования.

Там, куда влетела спираль, защипало, но ничего не произошло. Странно. Ведь он так боялся этого оружия и был уверен, что оно предвещает ужасную гибель, однако испытывал сейчас лишь ощущение легкого пощипывания.

Какую-то долю секунды Мал-Шафф стоял столбом, потом сорвался с места и, раскинув руки, двинулся на Оуглата. Из его горла полились жуткие звуки — речь обитателей четвертого измерения:

— Разве я не говорил тебе, подлый сын Саргоута, что разгадал загадку, о которой ты никогда не подозревал? Хотя ты давным-давно уничтожил меня, я вернулся. Бросай свое никчемное оружие. Я из низшего измерения и потому неуязвим для твоего орудия уничтожения. Ах ты жирный…

Он разразился потоком мерзостей, которые никогда не могли бы прийти в голову существу из третьего измерения.

Оуглат, каждая черточка лица которого была искажена страхом, отшвырнул оружие и, развернувшись, неуклюже заковылял прочь по равнине.

Мал-Шафф бросился за ним.

Мал-Шафф уверенно нагонял Оуглата и, когда их разделяло всего несколько шагов, сумел ухватить врага за ноги.

Оба рухнули на землю, но падение заставило Мал-Шаффа разжать пальцы, и оба вскочили на ноги практически одновременно.

Пустошь огласил горловой рев, и между высокими утесами заметалось эхо. Теперь все решала только сила. От зубодробительных ударов, которыми обменивались противники, покрывалась синяками плоть и трещали кости. Когда сражающиеся бросались в нападение или пытались уйти от удара, массивные ноги оставляли в песке глубокие борозды. Кровь — кровь существ из четвертого измерения — покрывала тела обоих и окрашивала песок в свой жуткий оттенок. Пот струился ручьями, дыхание вырывалось прерывистыми толчками.

Мертвенное солнце ползло по пурпурному небу, а эти двое все еще бились друг с другом: Оуглат из древних и Мал-Шафф, возрожденный из мертвых. То была битва великанов, затмевавшая даже титанические схватки давным-давно позабытых богов и героев из тех времен, когда трехмерная Земля была еще юной.

Мал-Шафф не имел представления о времени. Их единоборство могло длиться и секунды, и часы. Казалось, прошла уже целая вечность. Он пытался сражаться по правилам, но у него ничего не вышло. В то время как одна часть его стремилась уклоняться от соперника, дожидаться, когда тот откроется, а до тех пор беречь силы, другая часть гнала его вперед, заставляла безостановочно молотить ненавистное чудовище, сошедшееся с ним в схватке.

Создавалось впечатление, что Оуглат увеличивается в размере, становится более проворным, обретает все новые и новые силы. Его удары ранили все больнее, а точно нанести удар по нему становилось все труднее.

Но Мал-Шафф, пригнув голову и неутомимо работая кулаками, упорно пытался достать врага. Казалось, чем сильнее и крупнее становится Оуглат, тем стремительнее слабеет и уменьшается в размерах он сам.

Это было очень странно. Оуглату тоже давно пора выдохнуться. Его удары должны бы сделаться менее точными, а движения медленными и неловкими.

Однако ничего подобного не происходило. Оуглат рос, несомненно черпая силы из какого-то загадочного источника. В его тело откуда-то текла свежая энергия. Но откуда?

Громадный кулак врезался в челюсть Мал-Шаффа. Его оторвало от земли, и через миг он уже летел по песку.

Отчаянно хватая ртом воздух, слишком измотанный, чтобы подняться навстречу врагу, который черной горой маячил за тучей пыли, Мал-Шафф вдруг понял, из какого источника Оуглат пополняет запас сил. Он отзывал своих приспешников из третьего измерения! И те, возвращаясь в тело своего прародителя, вливали в него все новую и новую мощь!

Это конец, подумал Мал-Шафф, но через силу поднялся на ноги, чтобы отразить нападение своего исконного врага. С боевой песней на губах, неизмеримо древней зловещей песнью смерти, которая всплыла в его памяти сквозь туманную толщу бесчисленных тысячелетий, он нанес убийственный удар прямо в потрясенное лицо несущегося на него Оуглата…

Молочно-белая сфера на верхушке машины в лаборатории доктора Уайта сияла мягким светом, и внутри ее боролись две фигурки.

Перед машиной, не снимая рук с пульта, стоял доктор Сайлес Уайт. За спиной у него столпились журналисты и фотографы.

Уже несколько часов прошло с тех пор, как девяносто восемь человек — девяносто девять, считая Генри Вудса, — вошли в колонну пронзительного голубого света и были перемещены сквозь неизмеримую толщу времен на другой уровень существования. Все эти часы старый ученый простоял как истукан перед своей машиной, не сводя глаз с шара.

Окно было открыто, и с улицы доносился голос торговца газетами: «Пресс» опубликовала величайшую сенсацию всех времен. Телефон надрывался, и Джордж снял трубку. В дверь несколько раз позвонили. Старый слуга с бесстрастным выражением лица ввел в комнату журналистов, засыпавших его бесчисленными вопросами. Джордж отвечал кратко, не сообщая никаких подробностей. Репортеры едва не передрались за право воспользоваться единственным телефоном в доме, и в конце концов стали тянуть жребий. Кое-кто побежал к соседям, чтобы позвонить от них.

Прибыли фотографы, засверкали вспышками и защелкали камерами. В комнате творилось нечто невообразимое. В те редкие мгновения, когда по телефону не разговаривал кто-нибудь из журналистов, аппарат заливался пронзительными трелями. Властные голоса требовали доктора Сайлеса Уайта. Джордж, не сводя взгляда с хозяина, ровным тоном отвечал, что доктор Сайлес Уайт занят и его нельзя беспокоить.