Знаете, чем я сейчас занимаюсь? Я расписываю табуретку.

Нет, я не стала рисовать намного лучше, чем в самом начале. Но я перестала бояться, оценивать себя и начала получать от этого удовольствие. А работая с яркими красками, я быстро наполнила ими свою жизнь. Ведь то, что перед глазами, — то и внутри. И наоборот.

Зачем мне расписная табуретка? О, это отдельная история, и я хочу ее вам поведать.

Во-первых, ни у кого такой нет. И не будет — это ж эксклюзив, ручная работа!

Во-вторых, руки жаждут творчества — ну нравится мне этот процесс! А табуретка давно просила покраски — ну так почему бы не сделать ее веселой и разноцветной?

А в-третьих… Впрочем, с этого следовало бы начать.

Позвонил мне мой неугомонный Издатель и закинул удочку:

— Ирина, а вы не могли бы написать книгу о похудении? Мне кажется, это было бы очень интересно читателям. Тема такая актуальная, у вас получится!

Сначала я ушам своим не поверила, а потом залилась безудержным хохотом:

— Леонид Вацлавович, дорогой, вы меня видели??? При моих монументальных габаритах — и про похудение писать? Да кто же мне поверит???

Он переждал пароксизм моего веселья и тихо сказал:

— К весне вы будете выглядеть так, что вам все поверят… Вы подумайте!

— Перестань ржать и прислушайся. Это же Знак! — настойчиво шепнула мне Эльфика. — Почему бы и нет?

И я вдруг подумала: собственно, действительно — почему же нет? Ведь на Карнавале Жизни нет ничего невозможного, можно надеть любой костюм, поучаствовать в любом шоу, а уж привести фигуру в порядок к весне и написать об этом книгу — да вообще здорово!

— Это — очередная Цель, — подсказала Эльфика. — Ты же не хотела долго застаиваться на одном месте? Ну вот, впиши в свой Билет и эту станцию.

— Уже, — кратко отозвалась я. — Так, где моя табуретка? «Горячим стулом» она уже побыла, теперь ей предстоит еще более ответственное задание.

— Я знаю, что симоронцы сидят на диете, вышивая это слово на подушечке, — рассказывала я своей крылатой подруге, раскладывая художественные принадлежности. — А я буду сидеть на табуретке. Но слово «диета» я там писать не стану — старо, не хочу повторяться. Я нарисую на ней мандалу!

— Это такой магический знак? — уточнила Эльфика.

— Ага, магический. Сакральный даже. У него знаешь какая сила воздействия? Сидя на этой великолепной табуретке, я буду есть только полезную и красивую пишу, а аппетит будет вести себя скромно, чинно и благородно.

— Ну что ж, дерзай, — согласилась Элька. — Идея хорошая. Для тебя, моя монументальная, такая табуреточка будет отличным постаментом.

— К весне от монументальности и следа не останется, — уверила ее я. — Буду как ты — рыжая, легкая и звонкая. Порхающая и танцующая!

— Но ты же рисовать не умеешь? — поддразнила меня Эльфика. — Ты ж сама про себя говорила, что художник от слова «худо».

— Тем более, — уверенно ответила я. — От слова «худо» — значит, худеть быстрее получится. Тоже Знак… А мандала — это, собственно, и не рисунок, а чертеж. Такая разноцветная сложная геометрическая фигура. Такое даже мне по плечу!

— Твори, дорогая! А я буду развлекать тебя сказками, — пообещала Эльфика.

днажды она поняла, что так больше нельзя. Что нельзя? Да все нельзя. Жизнь ее была подозрительно похожа на смерть. День шел за днем, и каждый был похож один на другой, и все были серыми и невнятными. Дни, словно бусины, нанизывались в ожерелье, и это было безрадостное и некрасивое ожерелье. Из тех, которые душат.

Впрочем, иногда дни-бусины разнообразились Событиями. Но в основном такими, которые вовсе не украшали ожерелье, а, наоборот, утяжеляли его болью от разлук, предательств и потерь. Под тяжестью ожерелья сгибалась шея, опускались плечи, и смотреть можно было только под ноги. А хотелось — в небо.

И работа у нее была такая же безрадостная: она была ткачихой. Нить за нитью, влево-вправо, получалось такое простое, грубое серое полотно. Она даже не представляла, что из него можно сшить. Мешок какой-нибудь? Или чехол для станка? Впрочем, ей было неинтересно.

Зато у нее была Мечта. И нанизывая бусины в ожерелье и тупо следя за челноком, она представляла себе совсем другую жизнь. О, в той жизни были совсем другие краски! Там шумели большие города, сверкали разноцветные огни, дивные красавицы меняли невероятные наряды. Там Золушки превращаются в Принцесс, и она имеет к этому самое прямое отношение… Она Фея… Да, добрая Фея…

— Здравствуй, крестница! — раздалось совсем рядом, и она встрепенулась, очнувшись от грез.

Разумеется, никакой сказки не предвиделось. Перед ней стояла тетя Фая, уборщица производственных помещений, в синем халате и цветной косынке, в руках, как обычно, ведро и швабра.

— Здрасьте, тетя Фая, — поприветствовала ее девушка. — А чего это вы меня в крестницы записали?

— Да так, вспомнила сказку про Золушку, — уклончиво ответила тетя Фая. — Помнишь, там фея была?

— Ой, это вы-то фея? Ну, уморили! — развеселилась ткачиха. — Вы сюда не на швабре прилетели?

— А вот и фея, — не согласилась уборщица. — Потому что я знаю, о чем ты думаешь.

— Ну и о чем? — поддержала игру девушка.

— Тебе невмоготу глядеть на это бесконечное серое полотно, — пристально глядя, начала тетя Фая. — Ты думаешь о том, что вот так и пройдет вся жизнь, и тебе нечего будет вспомнить, кроме этой серой ленты. Да еще бригадирши, которая гнобит, как мачеха… Ты знаешь, что способна на большее, и у тебя есть Мечта — яркая и разноцветная. Так, Золушка?

— Так, — ответила пораженная Золушка. — Но откуда…

— Я очень долго живу на этом свете, — прервала ее тетя Фая. — И все знаю про Золушек. Ну буквально все! Например, то, что все они мечтают поехать на бал и встретить Принца. А ты?

— А я нет, — насупилась юная ткачиха. — Был у меня такой… Ничего хорошего из этого не вышло. Не хочу я никаких Принцев, все они гады и предатели.

— Ну, милая моя, с таким настроем тебе отсюда не выбраться, — укоризненно покачала головой тетя Фая. — Так и просидишь над своим серым полотном до самой пенсии.

— Ну и что вы предлагаете? — сердито спросила Золушка.

— Сначала — вспомнить получше сказку о Золушке, — предложила тетя Фая. — Помнишь, что там было?

— Помню, — все так же сердито буркнула девушка. — Она там впахивала на свою мачеху, а все радости доставались только мачехиным дочкам. А отец пикнуть не смел. А потом фея ей сделала наряд и карету, и она поехала на бал, и там в нее влюбился принц, а потом женился. Так, что ли?