Затем улыбнулась, превозмогая стыд, поклонилась публике, промямлила в трубку:

– Все, я закончила, – и бросилась к эскалатору.

Пятьсот долларов вдруг стали казаться мне очень маленькой суммой.

Я успела проскользнуть на задний ряд лекционной аудитории – буквально за полсекунды до того, как парень в чалме закрыл дверь, – и стала искать взглядом Энни и Ника. Они сидели в предпоследнем ряду, теснясь на крохотных стульях, рядом с пожилой особой в красном шелковом восточном халате с поясом. Миссис П. была бы в восторге от ее одеяния.

Увидев меня, Энни яростно замахала рукой. Приземлившись на стул, который она заняла для меня, я огляделась. Девственно-белые стены аудитории были щедро украшены блестящими драпировками. На металлических стульях сидело около тридцати человек в самых разнообразных одеждах – от ярких халатов до строгих деловых костюмов.

– Ты же обещала прийти пораньше! – зашипела на меня Энни.

– Извини. Мне пришлось учить попугая говорить непристойности, – оправдывалась я.

Три человека, сидевших впереди, обернулись и уставились на меня.

– Ой. Кажется, я слишком громко говорю. Извините, – прошептала я, тут же приняв импульсивное решение – никогда больше не произносить слова «попугай».

Эта мысль почему-то напомнила мне о «Синей птице». Но при чем здесь азартные игры? Ах да… Синяя птица приносит удачу.

– Привет, Шейн, – сказал Ник. – Ты учила попугая играть в азартные игры?

– Привет, Ник. Нет… В общем, долго рассказывать. Простите за опоздание. – Опять я думала вслух.

Он улыбнулся:

– Ничего страшного. Наш гуру, как видишь, тоже припозднился.

Женщина в халате наклонилась к Нику:

– Простите, но специалиста по рэйки не называют «гуру». Понимаете…

– Заведи себе своего парня, бабуся, – огрызнулась Энни.

Мы с Ником были в шоке от ее поведения.

– У меня сегодня был плохой день, – извинилась Энни. – Прошу прощения, мэм, – сказала она обиженной женщине.

Та лишь фыркнула в ответ и произнесла что-то насчет рыжих девчонок, которым не мешало бы улучшить свои гомеостатические реакции.

Я сникла. Если суть собрания состояла в улучшении гомеостатических реакций – значит, мне предстоял долгий, тягостный вечер.

– Знаешь, Энни, мне, пожалуй, пора домой. Надо побыть с Лулу. Не хочу, чтобы бедная собачка чувствовала себя покинутой – после всего, через что ей пришлось пройти… – с надеждой начала я.

Энни гневно сверкнула глазами:

– Хорошая попытка! Только твоей собаки нет дома. Мишель с Фарреном повели ее на вечеринку для собачек и рыбок.

– Куда?!

– Тсс! Вот и лектор. Умираю от желания узнать побольше об агропатии, – перебила она.

– По-моему, это называется «аллопатия»… – усомнился Ник.

– Не важно, – парировала она. – Обожаю эту отрасль медицины. Теперь молчите и слушайте.

Я пожала плечами под вопросительным взглядом Ника. Не объяснять же ему, что плохое настроение Энни объясняется ее желанием порвать с ним. И при этом он ей ужасно нравится.

К тому же это было бы нарушением кредо лучшей подруги, гласящего: «Никогда, ни при каких обстоятельствах не предавай свою подругу – ни в делах, ни в мыслях – и не выдавай мужчинам ее секретов». Я никогда не изменяла этому принципу. И не собиралась делать ничего подобного, даже будучи убеждена в неправоте Энни.

Украдкой взглянув на Ника, который смотрел на Энни, я заметила на его лице улыбку. И еще сильнее ссутулилась. Вполне могло оказаться, что обучение попугая говорить гадости было самым ярким событием того дня.

Прошло сорок пять минут, и наша троица обратилась в новую веру.

– Неужели вода и пища в нашей стране настолько загрязнены и бедны питательными веществами?! Оказывается, мы живем в ядовитой выгребной яме. Срочно нужно открыть ферму, переселиться туда и питаться экологически чистыми продуктами собственного производства! – восклицала Энни, спускаясь по лестнице.

– Да, конечно. Но есть одна загвоздка: тебе противно даже убирать за Лулу. А что ты запоешь, если придется каждый день выгребать куриное дерьмо и коровий навоз? – Меня передернуло. – Это серьезное испытание.

– Не знаю, – протянул Ник, придерживая перед нами дверь.

(Да, представьте себе. Он всегда открывал дверь перед дамами. Ясное дело – от такого парня надо бежать куда глаза глядят.)

– Мне, в общем-то, по душе эта идея. Когда я был маленьким, родители держали лошадей. Это было не так уж плохо. Лошади едят только здоровую пищу вроде овса и сена, поэтому когда они…

– Прекрати. Немедленно! – потребовала Энни, приняв угрожающую позу. – Мы ведь обсуждаем чудесное воздействие рэйки и принципы достижения оптимального душевного состояния. От прикосновений руками к телу.

– Последняя часть мне нравится – я «за»! – оживился Ник.

И сразу покраснел.

– Э-э… прости, Энни. Я пошутил.

Подруга прикусила губу. На ее лице отразилось нечто среднее между заинтересованностью и раздражением.

– Да, конечно. Не важно. Ой, Шейн, я совсем забыла… У меня есть одно дело.

– Какое дело? – Я не помнила ничего такого.

Она положила свою руку на мою, чуть повыше локтя, и, дождавшись, пока Ник отвернется, больно ущипнула меня.

– То самое дело, помнишь?

– Ах да. Конечно. Конечно! – согласилась я, поспешно отдернув руку.

Грех не помочь подруге, но еще лучше обойтись при этом без физических повреждений.

– Ник, у Энни дела. А я планирую перекусить – с самого утра ничего не ела. Составишь мне компанию? – неохотно предложила я.

Парень был так хорош в своих отутюженных джинсах и выглаженной белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, а я собиралась разбить бойскаутское сердечко.

Ник вопросительно взглянул на Энни:

– Ну, я, наверное…

Она подтвердила:

– Сходи с Шейн, Ник. У нее иногда кружится голова от голода. Я за нее беспокоюсь.

Это была чистая правда – насчет моей головы, – но при виде сияющей улыбки, которой Энни сопровождала свои слова, мне стало не по себе. Либо ее актерский талант был гораздо больше развит, чем мне казалось, либо она сама не осознавала своих чувств к Нику.

Ну и дела.

– Что ж, Энни… Увидимся позже. Тебе, наверное, пора. – Я приняла инициативу на себя. – Ник, давай заглянем в кулинарию.

И, не дожидаясь ответа, отправилась туда. Разговор о еде вызвал у меня приступ голода, и мне было безразлично, пойдет ли Ник со мной. Не заставлять же его.