— Клара! — восклицает Жозефина. — Что-то не так?

Клара приходит в себя и смотрит на подругу во все глаза. Ложь только все запутает. Она это знает, она сама всегда требует правды. Ей хочется кому-то довериться, чтобы не чувствовать себя одинокой. Чтобы привести в порядок мысли. И все же она колеблется. Спрашивает себя, по силам ли им выслушать то, что она собирается рассказать?

Теперь они все трое повернулись к ней. Больше некуда отступать, она устала притворяться. Ее выдает собственное тело, его судорожная дрожь.

— Думаю, я должна… Ну… Мне надо сказать вам одну вещь…

— Что-нибудь веселое, надеюсь, — говорит Жозефина, — а то я чувствую, как помаленьку превращаюсь в неврастеничку. Шампанское еще осталось?

— Да нет, не слишком-то веселое…

Она спрашивает себя, как сформулировать фразу. Ей кажется, что она вступает в сговор с дьяволом. По очереди смотрит на подруг: наверно, они уже никогда не будут смотреть на нее такими доверчивыми глазами.

— Вчера Рафа приходил ко мне поужинать и…

— Между вами все кончено? — нетерпеливо перебивает ее Жозефина.

— Он женится? — шепчет Аньес.

— Нет, — обрывает их Клара, встает и поворачивается к ним спиной.

Может, так легче, если не видеть их лиц. В окне напротив комната украшена к Рождеству. Понятно, нормальная семья. С детьми, которые нарядили елку и поставили ясли, украсили комнату, зажгли на подоконнике маленькие свечки.

— Вы помните Дорогушу?

— Сильви Блондель? Секс-бомбу, которая торговала своими прелестями? — спрашивает Жозефина, выпячивая губы, словно откусывает пирожное.

Клара кивает.

— Я ей восхищалась… — продолжает Жозефина, оборачиваясь к Люсиль и Аньес. — Она меня буквально завораживала… У нее была такая походка, знаете, вихляющая… Она словно танцевала, выписывая восьмерки грудью, бедрами, ягодицами…

— Да, я ей тоже восхищалась… — тихо отвечает Клара.

— Меня поражала ее жизненная сила, она своей жизнью управляла железной рукой. В четырнадцать-то лет! Когда мы все еще были сентиментальными девчонками, падали в обморок от одной мысли о первом поцелуе, она уже крутила мужиками, как хотела. Да, Сильви Блондель — это что-то! По-моему, в какой-то момент я даже хотела ей подражать… Все-таки здорово она их всех поимела!

— Да, но она в итоге попала сама…

— Что ты хочешь сказать? — пугается Аньес; для нее Сильви Блондель была воплощением грешницы, Марии Магдалины, в которую бросают камень.

— Она подхватила СПИД и вернулась к себе в коммуну, чтобы отомстить: заразить всех, кто ее тогда насиловал. Мне Рафа сказал. А ему Касси. Она составила список этих парней и спала с ними, зная…

— Но это же мерзко! — восклицает Жозефина. — Просто подлость!

— Это даже подпадает под уголовный кодекс, — изрекает Люсиль, откидываясь на спинку дивана и перекидывая густые волосы на плечо.

Она-то никогда не болталась по тому району. И вообще не помнит Сильви Блондель.

— Ну вот, а Рафа с ней спал. Много раз. С тех пор как она вернулась… И последний раз — совсем недавно. А я спала с Рафой!

Опасность вдруг стала такой близкой, словно в комнате появилась Сильви Блондель. Тот район… Мрачные бетонные переходы, мусорные баки, стены изрисованы граффити, дети шляются по улицам, мамаши раздраженно орут, из окон несется гром телевизоров, ветер гонит пустые пакеты по жухлой траве. Будто весь ужас предместья врывается в белую гостиную Клары.

— Рафа спал с Дорогушей? — переспрашивает Жозефина, точно до нее не доходит смысл этих слов. — Но зачем? Зачем?

— Зачем парень спит с сексапильной девицей, а? Сама, что ли, не знаешь? — с досадой отвечает Клара.

— Он проверился? — спрашивает Люсиль, бледная, как полотно.

— Да, проверился? — подхватывает Аньес.

— У него не хватает духу… Он боится до смерти. Представляет себе самое худшее, и оно разрастается у него в голове, давит на него. Он не может думать ни о чем другом…

— Думать мало, — скривившись, замечает Жозефина. — Ему нужно пройти тест. И тебе тоже, Клара!

Клара не слышит. Клара больше ничего не слышит. Такое впечатление, что, рассказав о признании Рафы, она подтвердила страшную весть. Еще вчера все было сном, страшным сном. А сегодня стало фактом. Это больше не секрет. Слова сказаны. И засели в трех других головах. Руки Рафы, губы Рафы, кожа Рафы словно заслонили реальность, почти стерли ее. Вместе они были сильными. Она думала только о том, что вновь обрела его. Он вернулся к ней. Он ее любит. Но он ушел, а его страх остался с ней. Серый, холодный, тяжелый страх. Сегодня, перед Люсиль, Аньес и Жозефиной, вопрос вдруг повернулся своей медицинской стороной — и повис в комнате. И нет рядом любви Рафы, чтобы смягчить удар. О, я все выдержу, но только вместе с ним. Не в одиночку. Больше не хочу, чтобы он оставлял меня одну.

— Как странно, — шепчет Жозефина, став вдруг спокойной и рассудительной. — Я часто спрашиваю себя, не пройти ли мне этот гребаный тест. Думаю, думаю… Мне это часто приходит в голову. Когда играю с детьми, когда они говорят мне «мамочка» так доверчиво, словно мамочка вечная, словно она не может ни заболеть, ни умереть. Тут как-то мой гинеколог поинтересовался, когда я его последний раз проходила. Я соврала. Покраснела и соврала. Сказала, что делала в Париже… Но я боюсь… не могу решиться. Говорю себе, что лучше просто жить и ни о чем не знать… Что если уж я его подхватила, надо пользоваться жизнью, пока можно!

— Не лучший выход, — замечает Клара. — Значит, ты такая же, как Рафа: ты боишься…

— Я такая же, как все. А ты проверялась?

— Я предохранялась. Со всеми, кроме него.

— Когда Сильви Блондель вернулась в Монруж? — спрашивает Аньес, уставившись в одну точку.

— Два года назад.

— О боже! — стонет Аньес, побелев, как мел.

— И он никогда не предохранялся? — шепчет Люсиль, прижимая длинные пальцы к побледневшим щекам.

— Нет… ну, вернее, не каждый раз. Потому что он ее давно знал, уж не знаю, о чем думал… наверно, считал, что все связанное с детством безопасно и никогда не навредит… Он же не мог предположить…

— Не верится, это точно, — вздыхает Жозефина. — Вечно кажется, что это может случиться с кем угодно, кроме тебя… Я часто ловлю себя на мысли, что гораздо больше вероятности попасть в автокатастрофу или заболеть раком. Недооцениваю опасность. Надоело всю жизнь трястись от страха! Нынче все всего боятся! Скоро у всех вместо мозга будет большой гондон!

От кого-то я недавно слышала эту фразу, думает Клара с внезапно проснувшейся тревогой, словно почуяв опасность. Или вычитала где-то… Эти слова почему-то обезоруживают ее, делают беззащитной. Какую роль играет Жозефина во всей этой истории? Она соучастница или вообще ни при чем? Жозефина же, нимало не смущаясь, продолжает болтать; ей невдомек, что она причинила Кларе неясную, но острую боль.