Когда я свернул на Орчад-стрит, чудом избежав соприкосновения с нависавшими над проезжей частью ветками деревьев, Аллен Олафссон ехал на городской полицейской машине в обратном направлении по другой стороне улицы. Вглядываясь в салон моего автомобиля сквозь залитое дождевыми струям и ветровое стекло, он пытался понять, кто сидит за рулем. Когда наши машины сблизились, едва не сцепившись бамперами из-за узости улицы, он слегка наклонил голову и коротко улыбнулся в знак того, что узнал меня, потом включил красно-синюю мигалку, декларируя серьезность своих намерений, и притер машину к бровке тротуара. Я остановился рядом — так, чтобы мы могли видеть друг друга и переговариваться сквозь опушенные боковые стекла.

— Второй раз замечаю вас на этой улице, — произнес он без всякого выражения. — Что вам здесь нужно?

Я уже собирался сказать ему, что это не его ума дело, но передумал. Отец учил меня, что в маленьких городах желательно поддерживать хорошие отношения с копами.

— По заданию редакции еду взять интервью.

— Интервью? Кто живет на этой улице такой важный, что удостоился интервью?

— Я собираюсь проинтервьюировать учительницу, которая снимает квартиру в доме миссис де Соуза.

— В доме Мери де Соуза, говорите? Странная птица эта ее жиличка. Ваше интервью как-то связано со смертью старика?

— Да, собираю материал для некролога, — подтвердил я. Не было никакой необходимости упоминать о смерти коронера, полицейском досье профессора и расследовании, заказанном бостонской газетой. Чем проще, тем лучше. — Вы нашли что-нибудь интересное в доме старика?

— Нет. — Он снял фуражку и пригладил свои редеющие волосы цвета соломы. — Признаться, я в этот дом больше не входил. Проезжаю время от времени мимо — на всякий случай. Вдруг кто-нибудь заберется? Не думаю, правда, что патрулирование может принести большую пользу. — Он криво улыбнулся. — Между нами, Берт считает, что я зря трачу на это время. Но так я чувствую себя лучше. По крайней мере выбираюсь из офиса на воздух.

Я кивнул, но ничего не сказал, надеясь, что он воспримет мое молчание как знак завершения беседы. Аллен так и сделал.

— Я вас больше не задерживаю, — произнес он. — Но если вы узнаете что-нибудь интересное об этом парне, дайте мне знать. Я тоже буду держать вас в курсе новостей. Считайте, что теперь у вас появился… хм… свой источник в полиции.

Я был почти уверен, что он надо мной не насмехается, но на всякий случай кивнул. Аллен протянул мне руку сквозь боковое окно, и я ее пожал. Потом он поехал дальше, озаряя окружающие строения сполохами красно-синих огней своей мигалки.

Улица кончалась подобием тупика в нескольких метрах от того места, где я находился. По обеим сторонам к небу поднимался дым из труб двух почти идентичных, сложенных из плитняка домов, в которых по-прежнему не было ни малейших проблесков света. Дождь превратил площадку перед домом Пюхапэева в большую грязную лужу. На веранде все так же сиротливо стояли старинные качели с заржавленной цепью. Я припарковался перед трехэтажным домом, обшитым вагонкой (единственным на этой улице строением с признаками обитаемого жилья), и прошел к передней двери. На белом стикере, прикрепленном под дверным колокольчиком, значилось: «Де Соуза». Рядом была изображена стрелка, нацеленная на колокольчик. Ниже стояла надпись: «Роув», — со стрелкой, указывавшей за угол дома. Я пошел через двор, следуя указаниям стрелки, наступил в большую лужу и завернул за угол. Приблизившись к боковой двери, я поскользнулся на каком-то предмете, оставленном на тропинке, и отбросил его ногой. Он врезался в дверную створку с оглушительным грохотом. Я нагнулся, обнаружил, что это разводной ключ, и поднял его. Когда я распрямлялся, дверь распахнулась.

Женщина оказалась меньше ростом, нежели я ожидал, основываясь на комментариях миссис Ролен, — всего на пару дюймов выше меня, однако из-за худобы и длинных волос казалась более высокой. Помимо весьма приличного роста она обладала каштановыми волосами, серыми глазами и несколько заостренными, но правильными чертами. Лицо у нее было из тех, что кажутся тем совершеннее, чем дольше в них вглядываешься. Я лично всегда считал, что его выражение невозможно расшифровать. Изменения, появлявшиеся в ее лице со сменой настроения или мысли, мгновенно растекались по нему, словно вода по гладкой поверхности, не оставляя видимых следов. Осознание всего этого, конечно, пришло ко мне значительно позже, но и сейчас, в момент нашей первой встречи, эта женщина поразила меня.

— Ханна Роув?

— Пол Томм? — сказала она с точно такой же интонацией.

Я не знал, передразнивает ли она меня или, следуя профессиональной привычке, автоматически воспроизводит услышанный тон. Она посмотрела на мою руку, сжимающую разводной ключ, словно это был предназначенный ей в дар цветок, и широко улыбнулась, а я покраснел.

— Я помню пословицу о данайцах, приносящих дары, но не знаю, как реагировать на репортеров, приходящих с разводными ключами. Вы ведь Пол, не так ли?

Я согласно кивнул, и она пригласила меня в дом, забрав разводной ключ и небрежно швырнув его на дорожку, где он прежде и лежал.

— Вы пришли раньше, чем я ожидала, — заметила она и помахала рукой, отметая мои сожаления. — Это просто наблюдение, а не причина для извинений. Чаю хотите?

Я сказал, что чашечку выпью с удовольствием, и Ханна предложила мне присесть, указав на пару кресел с зеленой обивкой, стоявших в углу комнаты по сторонам круглого деревянного стола. Я пошел к креслам и, снимая на ходу куртку, зацепился полами и перевернул стол, который вместе со своим содержимым — какой-то глиняной утварью, игральными картами и несколькими рисунками, похожими на детские, — с грохотом обрушился на пол. Ханна рассмеялась, а я снова покраснел.

— Полагаю, Пол Томм, надо обустроить здесь для вас более безопасное место. Для начала предлагаю оклеить все острые углы пористой резиной. — От таких слов у меня вспыхнули не только лицо и шея, но и уши. Мне вдруг захотелось выбежать отсюда и войти снова, чтобы воспроизвести нашу встречу, так сказать, набело. Обратившись от смущения в статую, я стоял рядом с перевернутым столом, держа в одной руке куртку, с которой капала вода, а в другой — свой репортерский блокнот.

— Шутка. Я просто пыталась вас немного поддеть. На самом деле ничего страшного не случилось. — Она забрала у меня куртку и повесила ее около батареи. — Присаживайтесь и попытайтесь расслабиться. И не надо ничего собирать с пола. Просто поднимите стол и садитесь. — Она взяла меня за плечи и повела к креслу. Инстинктивно я дотронулся до ее руки — в знак благодарности, извинения, приязни или не знаю чего там еще! Она же, когда я садился, легонько сжала в ответ мои пальцы. — Я включу вам музыку и приготовлю чай. Что бы вы хотели послушать?

— Я мало что понимаю в музыке. Поэтому никаких особых пристрастий у меня нет. Включите то, что найдете нужным.

Она улыбнулась и нажала на кнопку стоявшей в углу стереоустановки. Комнату наполнили звуки одинокой виолончели — экспрессивные, трагические, глубокие, богатые обертонами. Ритмическое сопровождение на долю секунды отставало от протяжной мелодии, и музыка чуть ли не уподоблялась человеческой речи. Я никогда не слышал ничего подобного. Звуки заполняли мой мозг, и я инстинктивно тянулся к ним всем своим существом.