людей, которые с холодным равнодушием говорят о туземцах. Мне думается теперь, что люди эти, приехав в Африку, идеализировали ее, а потом, устав и упав духом от всех этих повседневных конфликтов, постепенно утратили свое былое воодушевление.

Остаться человеком порядочным, ничем не погрешить против совести и вместе с тем продолжать быть носителем цивилизации — вот что безмерно трудно и трагично во взаимоотношениях белых и негров в Экваториальной Африке.

VIII

Рождество 1914

Рождество в девственном лесу в дни войны! Когда на маленькой пальме, заменившей нам елку, свечи наполовину догорели, я погасил их.

— Что ты делаешь! — спросила жена.

— Свечей у нас больше пет, — ответил я, — и надо сберечь их к будущему году.

— К будущему году?.. — она покачала головой.

4 августа, через два дня после нашего возвращения из Мыса Лопес, я приготовил лекарства для жившей там больной и послал Жозефа в факторию узнать, не пойдет ли туда в ближайшие дни пароход и не захватит ли он мою посылку. Он привез мне записку: «В Европе идет мобилизация и, может быть, уже началась война. Мы должны отдать наш пароход в распоряжение властей и не знаем, когда он отправится в Мыс Лопес».

Понадобилось несколько дней, прежде чем мы смогли свыкнуться с мыслью, что в Европе война. С начала июля мы не получали оттуда никаких известий и не знали обо всех осложнениях, которые привели к этой роковой катастрофе.

Вначале негры плохо представляли себе, что происходит. Негров-католиков этой осенью больше интересовали выборы папы, а не война.

— Доктор, — спросил меня Жозеф, когда мы как-то ехали с ним на лодке, — а как это кардиналы выбирают папу? Они что, берут самого строгого, или самого благочестивого, или самого умного?

— В зависимости от обстоятельств, когда одного, когда другого, — ответил я.

Первое время работники-негры не воспринимали войну как бедствие. Долгие недели от них ничего не требовали. Белые сидели все время кучками и обсуждали известия и слухи, приходившие из Европы. Теперь, однако, туземцы узнают, что событие это имеет свои последствия и для них. Из-за недостатка пароходов нет возможности производить вывоз леса, и фактории распустили нанятых из далеких деревень рабочих. А так как нет и речных пароходов, на которых те могли бы вернуться к себе домой, последние объединяются по нескольку человек и стараются добраться пешком до берега Лоанго, откуда большинство из них родом.

Внезапное вздорожание табака, сахара, риса, керосина и спиртных напитков также доводит до сознания негров тот факт, что идет война. Эта сторона заботит их пока больше всего остального. Недавно, когда мы вместе с ним занимались перевязкой больных, Жозеф уже не в первый раз стал жаловаться на войну, приведшую к тому, что все вздорожало.

— Жозеф, — заметил я, — ты не должен так говорить. Не видишь ты что ли, какие печальные лица у всех миссионеров, и у жены доктора, и у него самого? Для нас война несет куда большее горе, чем повышение цен. Каждый из нас скорбит о жизни многих любимых людей, и мы слышим, как там, далеко, стонут раненые и хрипят умирающие.

Он изумленно на меня посмотрел. С тех пор я замечаю, что кое-что начинает для него проясняться.

Мы все понимаем, что многих туземцев волнует вопрос, как это возможно, что белые, которые учат их завету любви, сейчас убивают друг друга и тем самым нарушают заповеди господа нашего Иисуса Христа. Когда они задают нам этот вопрос, мы бессильны что-либо им ответить. Всякий раз, когда с этим вопросом ко мне обращаются, негры, способные размышлять, я не стараюсь ничего объяснить, ничего приукрасить, а просто говорю им, что происходит что-то непонятное и страшное. Много времени пройдет, пока мы поймем, как от этой войны страдает авторитет белых — как нравственный, так и религиозный. Боюсь, что вред этот будет велик.

У себя дома я стараюсь сделать так, чтобы негры как можно меньше узнавали об ужасах войны. Иллюстрированные журналы, которые я получаю, — почта снова начинает работать более или менее регулярно, — я стараюсь не держать на виду, чтобы умеющие читать бои не могли углубляться в текст и в иллюстрации и потом рассказывать о них другим.

Медицинская работа снова идет обычным порядком. Всякий раз, когда я утром иду в больницу, мне кажется величайшей милостью, что теперь, когда столько людей считают своим долгом нести другим горе и смерть, я могу делать людям добро и сохранять человеческие жизни. Чувство это преисполняет меня сил и помогает мне справиться с неимоверной усталостью.

Последний пароход, оставивший Европу еще до объявления войны, привез нам несколько ящиков лекарств и два ящика перевязочных материалов. Последние — подарок одной из покровительниц моего дела. Таким образом на несколько месяцев больница моя обеспечена всем необходимым. Предназначенные для Африки товары, которые не удалось отправить с этим рейсом, и теперь еще лежат на набережных Гавра и Антверпена. Кто знает, когда они прибудут и прибудут ли вообще.

* * *

Обеспокоен тем, как достать продукты для больных. Край этот почти что голодает... из-за слонов. В Европе обычно думают, что там, куда приходит «культура», дикие звери вымирают. Может быть, в некоторых случаях это и так, но в других имеет место, пожалуй, обратное явление. Почему? По трем причинам. Если население убывает, как то происходит во многих местах, то меньше и охотятся на зверей. К тому же охотятся хуже. Туземцы разучились примитивному, но вместе с тем зачастую такому утонченному искусству ловить зверей, которым владели их предки. Зато они научились охотиться с ружьем. Но для того чтобы избежать возможных восстаний, в течение ряда лет все торгующие с Экваториальной Африкой страны стараются ввозить туда порох лишь в самом незначительном количестве. К тому же им не разрешается иметь современные охотничьи ружья, а одни лишь старые кремневые. В-третьих, охота на диких зверей ведется менее энергично еще и потому, что у туземцев не хватает на это времени. Заготовкой и сплавом леса они зарабатывают больше, чем охотой. Таким образом, слоны могут благоденствовать и множиться, и им ничто не грозит.

Сейчас мы начинаем это чувствовать на себе. Банановые плантации в деревнях, расположенных к северу от нас, откуда мы получаем продовольствие, постоянно посещаются слонами. Двух десятков их достаточно, чтобы за ночь опустошить большую плантацию. То, что они не съедают, они растаптывают.

Слоны представляют угрозу не только для плантаций, но и для телеграфа.