Она снова удивляет его. Он пытается найти правильный ответ, но она не дает его сформулировать:

— Я возьму свой плащ. Подождите меня на улице.

Она скрывается в помещении кухни. Он идет к бару и берет походную сумку. Как поступить? Он мог бы сейчас уйти, не ждать ее, спуститься с лестницы и удалиться. Он чувствует, как сумка бьется о его бок, ощущает тяжесть пакета внутри ее. Хочется избавиться от пакета. Он тяжело и медленно идет по ступеням лестницы. Она ждет его внизу с ключами в руке, чтобы закрыть заведение на ночь.

Уже три дня, как Гевин расстался с Кэт, но все это время он ощущает ее присутствие. Словно между ними протянулась связующая нить, которая разматывается по мере его удаления, не прерываясь. Интересно, наступит момент, когда она прекратит удлиняться, и что случится, когда это произойдет. Когда она натянется или порвется. Достаточно ли сильно ее натяжение, чтобы он вернулся к Кэт. Он старается теперь думать о Кэт, представить себе, где она находится, что делает. Ему хотелось бы, чтобы она знала, что он думает о ней, чтобы она улавливала его мысли издалека. Но он знает, что связь между ними недостаточно прочна. Он сейчас здесь, в доме Морган, и трудно сосредоточиться на чем-либо еще.

Морган нагнулась над стереоустановкой, устанавливая компакт-диск. В самой ее позе как бы заключена энергия, готовая вырваться в любой момент. Это напоминает ему человека, практикующего боевые искусства, или кошку. Когда она распрямляется и поворачивается к нему, ее движения медленны и сдержанны. Он вспоминает, как она танцевала, как искусно двигала бедрами. Комнату наполняет музыка, кто-то под гитару насвистывает цепенящую мелодию, поет женский голос, низкий и обольстительный.

— Голдфрапп, — поясняет она.

Морган идет к буфету, берет бутылку бренди с двумя стаканами, наливает в них почти доверху. Он наблюдает за ее движениями, за тем, как она тянет руку, чтобы взять бутылку с верхней полки, как колышутся ее груди под черной тканью тенниски. Он видит покачивание ее бедер, когда она двигает стаканы, легкое сжатие ягодиц, когда она откупоривает бутылку. Каждое движение как удар ножом. Он закрывает глаза и вспоминает белую комнату на рассвете, шум моря, взгляд в лицо спящей Кэт.

Морган тяжело опускается на другой край дивана. Он открывает глаза.

— Пожалуйста, пейте.

Она передает ему стакан бренди и подбирает ноги, прижимая колени к груди.

— Когда-то это был дом моих родителей, — говорит она ему. — Я выросла здесь. В прошлом году они умерли, и дом перешел в мою собственность.

— Соболезную, — бормочет он.

— Они были стары и больны. Я родилась, когда им было почти сорок, возможно, это был их последний шанс. Прошлой осенью моя мама простудилась и оказалась недостаточно крепкой, чтобы победить болезнь. Отец умер через два месяца после нее от горя.

— Разве от этого умирают?

— После многих лет совместной жизни умирают. Они прожили вместе шестьдесят пять лет, всю свою взрослую жизнь. Ни на день не расставались. Они заимели ребенка в столь позднем возрасте как раз для того, чтобы ничто не становилось между ними. Были как две части одного целого. Не могли жить друг без друга.

— Вы не чувствовали себя препятствием?

— Нет. Они всячески давали понять, что я дорога им. Но могу сказать, что, когда пришло время для меня покинуть дом, они почувствовали себя свободнее. Они любили, когда я приходила в гости, но еще больше любили оставаться вместе наедине.

Гевин оглядел комнату. Она представляла собой странное сочетание изысканности и неопрятности. Обои старые и пожелтевшие, порвавшиеся в углах. Мебель темная, тяжелая, слишком большая для комнаты, а оконные рамы требовали покраски по крайней мере одним слоем краски. Пол, однако, недавно отшлифован песком, и огромный шерстяной ковер застилает середину комнаты. Стереосистема изящна и дорогостояща, диван большой, в современном стиле и удобный, покрытый темно-красной шелковой накидкой в тон обоям.

— Значит, вы теперь живете здесь?

— Часть недели. Здесь я нахожусь с четверга по воскресенье, остальную неделю — с Г. Н. В начале недели от бара многого не требуется. Просто еда, никакой музыки. Обходятся без меня.

— Г. Н. приходит сюда?

— Нет. — Она с любопытством смотрит на него. — То есть он приходил сюда, когда мои родители еще были живы, но с тех пор… — Она умолкает и оглядывает комнату как бы глазами Гевина. — Как видите, квартира в стадии преобразования. Вам нужно взглянуть на кухню.

Она смеется коротким смешком, затем перехватывает взгляд Гевина, и улыбка замирает на ее губах. Он потягивает бренди. Она зажигает свечи на пустом камине, в их глазах пляшут отражения огоньков свечей. Музыка полна высочайших тонов скрипки, а голос певицы настолько интимный, что он ощущает дыхание ее губ. У Морган выбивается прядь волос. Она закручивает ее вокруг пальца, когда пьет из своего стакана, встретившись с его взглядом. Прошли годы с тех пор, как он пил бренди. Забыл его мягкий вкус, легкость, с которой он проходит через горло, сладкий привкус после глотка.

— Значит, вы были в Корнуолле?

— Да.

— У вас там семья?

— Нет, я навещал там друзей. — Он не хочет говорить с ней о Корнуолле, не хочет делиться воспоминаниями в этой темно-красной комнате. На несколько мгновений устанавливается молчание, которое кажется слишком продолжительным.

— Тогда где…

— Тогда какие… — Они спрашивают одновременно.

Морган смеется:

— Сначала вы.

— Я собирался спросить о доме. Какие у вас планы в отношении его?

Она медленно вертит стакан в руке, омывая его стенки бренди и ловя огоньки свечей, отражающиеся цветом янтаря. Подносит стакан к своему носу и дышит ароматом бренди, одновременно бросает взгляд на Гевина.

— Я обновляю дом мало-помалу.

— А потом?

Она медленно пожимает плечами. Это может означать, что она еще не продумала ответ или что обдумывала этот вопрос так много времени, что его бессмысленно задавать.

— Кто знает? Одно время я подумывала жить здесь с Г. Н.

— Почему отказались от этой мысли?

Она опять бросает на него быстрый жесткий взгляд, стремясь понять, что кроется за его вопросом.

— Вероятно, вы не знаете.

— Не знаю чего?

— Г. Н. не может ходить. Последние восемь месяцев он пользуется инвалидным креслом.

Гевин начинает выражать сожаление, но она вскакивает с дивана и лучезарно улыбается:

— Идемте посмотрим мою кухню.

Насколько мог судить Гевин, кухней не пользовались. Ее пол покрывала красная керамическая плитка, уже изношенная и со сколами. Посередине стоял стол. Он был окрашен в бледно-желтый цвет и покрыт тускло-белой пластиковой скатертью с узорами из зеленых листьев. Столу соответствовали стулья, покрашенные в тот же бледно-желтый цвет. У окна глубокая и тяжелая мойка, проржавевшая от долгого пользования. Ее эмаль потрескалась. Под высокими, заляпанными известью кранами застыли капли воды. Рядом с мойкой старая двухкамерная стиральная машина, которая выглядит так, словно взята из музея. Напротив печка, которую топят углем, с дымоходом в стене. Двери шкафа тоже желтые, темного горчичного цвета. Есть также газовая плита старой модели. Два ее переключателя забинтованы в знак того, что больше не работают.