Шрифт:
Интервал:
Закладка:
35) Посему, Констанцию лучше было в самом начале вовсе не приступать к этой ереси, или приступив, не уступать в такой мере нечестивым, или уступив до такой степени, стать в один с ними ряд, чтобы понести общее с ними осуждение за учиненныя доныне дерзости. Но, как видно, подобно обезумевшим, опутав себя оковами нечестия, навлекают они на себя еще большее осуждение. Ибо и вначале не пощадили Либерия римскаго Епископа, но и туда простерли свое неистовство; не постыдились, что это Апостольский престол; не уважили, что Рим есть митрополия Романии; не привели себе на память, что прежде сами в письмах именовали их мужами Апостольскими. Все смешав вместе, о всем вдруг забыли, и заботились только ревновать о нечестии. Как скоро увидели, что Либерий держится православия, ненавидит арианскую ересь и старается убедить всякаго, чтобы отвращался и удалялся от ереси; тотчас разсудили эти злочестивые: «если Либерия склоним на свою сторону, то вскоре и всех преодолеем». И клевещут они Царю, а он в чаянии чрез Либерия привлечь к себе всех, немедленно пишет и посылает какого-то евнуха, по имени Евсевия, с письмом и с дарами, чтобы обольстить дарами и привести в страх письмом. Посему, евнух, прибыв в Рим, сперва убеждал Либерия подписаться против Афанасия и вступить в общение с арианами, говоря: «этого хочет Царь, и так велит тебе поступить»; потом, показывая дары, снова убеждал и брал его за руки, говоря: «послушайся Царя, и прими сии дары».
36) Епископ же, желая убедить словом, вразумлял его: «Можно ли поступить так с Афанасием? Кого совершенно оправдал не только первый, но и второй, отовсюду созванный Собор, и кого римская Церковь отпустила с миром, того можем ли мы осудить? И кто одобрит нас, если заочно окажем отвращение к тому, кого лично возлюбили и допустили с собою в общение? Нет такого церковнаго правила, не имеем у себя подобнаго предания от Отцов, которые сами заимствовались у блаженнаго и великаго Апостола Петра. Но если Царь заботится о церковном мире, если повелевает уничтожить написанное нами в пользу Афанасия; то пусть будет уничтожено составленное ими против Афанасия, а также уничтожено составленное и против всех других, и пусть, наконец, составится церковный Собор вдали от дворца, где не присутствовал бы Царь, не появлялся комит, не угрожал судия, но было бы достаточно Божия только страха и Апостольских постановлений, чтобы, таким образом, паче всего сохранена была церковная вера, как определили Отцы на никейском Соборе, а мудрствующие по-ариеву были изринуты, и ересь их предана проклятию. И тогда уже по произведении суда о том, в чем обвиняется Афанасий, или другой кто, и в чем обвиняют их самих, виновные будут извергнуты, а оправдавшиеся возымеют дерзновение. Ибо непозволительно было бы причислить к Собору тех, которые нечестиво учат о вере, и неприлично изследование о частном деле предпочесть изследованию о вере. Прежде надобно пресечь всякое разногласие о вере, и потом производить изследование о делах. И Господь наш Иисус Христос не исцелял страждущих прежде, нежели обнаружат и скажут они, какую имеют в Него веру. Этому научились мы от Отцов, это и возвести Царю. И ему это полезно, и Церковь созидает. Пусть не слушает Урзация и Валента. Они и в прежнем каялись, и что теперь говорят, не заслуживают в том веры».
37) Так сказал Епископ Либерий; евнух же, огорчась не столько тем, что Либерий не подписал, сколько тем, что нашел в нем противника ереси, и забывшись, что он пред Епископом, после великих угроз удалился с дарами, совершает же нечто беззаконное, чуждое христианину и для евнуха слишком дерзкое. В подражание Саулову преступлению, входит он во храм Апостола Петра и ему посвящает дары. Но Либерий, узнав об этом, сильно вознегодовал на того, кто был блюстителем места и не воспрепятствовал ему; дары же, как незаконную жертву, отринул. И это на больший гнев подвигло скопца. Поэтому, раздражает он Царя, говоря: «не о Либериевой подписи у нас теперь забота; страшит же Либериев образ мыслей об ереси, предавать ариан анафеме за одно имя». К тому же возбуждает он и других евнухов, а у Констанция их много, и лучше сказать, все одни евнухи, и во всем имеют у него силу, без них ничто не может там быть сделано. Поэтому, Царь пишет в Рим, снова посылаются придворные и письмоводцы, комиты и письма к епарху, чтобы Либерия, или обманув хитростию, увели из Рима и прислали к Царю в стан, или изгнали его насильно.
38) После того как было это написано, страх и наветы усилились там по всему городу. Скольким домам сделаны угрозы? Сколько обещаний получили многия, только бы действовали против Либерия? Сколь многие епископы, видя это, скрывались? Сколь многия благородныя жены удалялись в деревни по причине клевет, распространяемых христоборцами? Скольким подвижникам устроены козни? Скольких, проживавших в Риме и там уже водворившихся, довели до изгнания? Сколько раз и с каким старанием охраняли пристань и вход в городские ворота, чтобы кто из православных не вошел и не имел свидания с Либерием? И Рим на опыте узнал христоборцев, и ему уже сделалось известным, чему не верил прежде, слыша, как другия церкви по городам были ими разоряемы.
Все же это, как и везде против других, приводили в движение евнухи. И в этом злоумышлении странно то, что арианская ересь, отрицающая Божия Сына, находит себе помощь в евнухах, которые, как по природе, так и по душе безплодны добродетелями и вовсе не терпят