Из-за валуна, усмехаясь, вышел мужчина. Ростом он превосходил Реммевагару на две головы. Его длинные светлые волосы по моде серых эльфов были заплетены в две косички на висках. Реммевагара попытался шевельнуться, но не смог. Магическая сеть держала его, как паутина – муху.

– А ты не торопился, – сказал эльф вместо приветствия. – Я чуть не уснул, тут тепло, как в сауне…

Реммевагара промолчал. Успел ли охотник за головами заметить Каоледана, или мальчик проскользнул незамеченным в тумане? Или Каоледан уже лежит впереди без сознания, опутанный чарами?

Серый эльф неторопливо обошел Реммевагару кругом, осматривая добычу. Тиурику он, хвала Мелькору, не заметил в складках мешка.

– Ну что, – сказал охотник. – Пойдем. Можно было бы отрезать тебе башку прямо здесь, но думается мне, что за целого больше дадут.

Он засмеялся, довольный своей шуткой, и поднял руку, чтобы бросить заклинание, полностью покоряющее волю жертвы. Реммевагара услышал тоненький свист. Серый эльф вздрогнул. Вместо того, чтобы сложить пальцы в сложном жесте, он схватился за шею. Кровь брызнула между пальцами. Россыпь крупных алых клякс украсила валун, безобразно яркая на серо-зеленом фоне. Охотник захрипел, упал на колени. Магическая сеть ослабла, хотя еще не исчезла совсем. Реммевагара не стал ждать. Он выхватил из-за пояса кинжал и вонзил его в широкую спину под темно-коричневой курткой. Серый эльф повалился набок, придавив лыжи Реммевагары. Зацокали, сорвавшись от рукавов, разноцветные бусины. Судорожно раскинутые руки заскребли по камню. В одной из рук был нож – умирая, охотник успел вытащить его. Серый эльф последний раз мучительно плюнул кровью и затих.

Реммевагара поднял взгляд.

– Каоледан? – произнес он хрипло, и туман тут же сожрал его голос.

Но мальчик услышал его. Каоледан появился из-за спины полуэльфа. Он выехал из серого колышущегося облака неслышно, как тень, как дух. Темные волосы растрепались. Шарф развязался и висел почти до колена. Мальчик остановился рядом с Реммевагарой. Его короткие лыжи уперлись в бок мертвеца, и Каоледан отъехал чуть назад.

Реммевагара, кряхтя, вытащил свои лыжи из-под трупа.

– А где твоя шапка? – спросил полуэльф у мальчика.

Тот рассеянно пожал плечами. Реммевагара обмотал ему голову шарфом. Полуэльф мельком подумал, что заколка Хелькара сейчас пришлась бы очень кстати – скрепить концы шерстяного полотнища. Затем развязал крепления, сошел с лыж и вытащил из тела два кинжала. Свой, узкий и длинный, как коготь дракона, из спины, и короткий, детский – из горла. Обтерев их о куртку убитого, полуэльф вернул оружие Каоледану. Увидев, что в глазах мальчика блестят слезы, Реммевагара улыбнулся и сказал:

– Ты молодец. Мама гордилась бы тобой.

– Да, – с трудом разлепив губы, ответил мальчик. Лицо его посветлело. – Она будет гордиться! И Хелькар, и Тиндекет… Мы всем расскажем, правда?

Реммевагара отвел взгляд.

– Правда, – сказал полуэльф.

Он встал на свои лыжи.

– Пойдем, – произнес Реммевагара. – Мама ждет.

Тиурику на всем их пути до телепорта так и не проснулся. Он заплакал уже в Мир Минасе, на мосту Радуги. Малыша напугал звон колокольчика под дугой проезжавших мимо мандреченских саней – ничего подобного он раньше в жизни не слышал.

Там, откуда пришли предки Лакгаэра, море зимой замерзало. Точнее будет сказать, что оно очень редко освобождалось от своего ледяного панциря. Залив Вздыбленного Льда, через который шли Финголфин и Феанор, последний раз сковало во время шторма лет триста назад. В Рабине тоже зимой бушевали бури. Но никогда на памяти главы Нолдокора температура еще не опускалась так низко, чтобы свирепые, с седыми гривами морские волны превратились в ледяные статуи – памятники самим себе.

Зима 113 года правления Черного Пламени, которого эльфы называли Морул Кером, выдалась особенно неспокойной. Лакгаэру надо было купить кое-какие реактивы для магических опытов в аптеке на другом берегу залива. Старому эльфу не хотелось идти пешком по берегу, и он думал переправиться через залив на лодке. На третий день непрекращающегося волнения Лакгаэр понял, что придется либо идти пешком, либо телепортироваться. Он решил поразмяться и в половине одиннадцатого вышел из дома. Из-под плаща, подбитого мехом нерпы, торчали ножны тяжелого меча. Люди живут быстро и недолго. Никто уже не смог бы узнать этот меч, иначе Лакгаэр не рискнул бы выйти с ним из дому.

Лавка принадлежала мандречену Борису. Он был уже стар, и делами не занимался. В лавке вел прием его сын Владислав, выучившийся на хирурга. За прилавком стоял молоденький парнишка Тим. Подобно сыну хозяина, он хотел поступить в медицинское училище, а пока набирался опыта. А поучиться было чему – Борис был мастером своего дела, его реактивы были чище, эффективнее и дешевле тех, что продавались в эльфийских аптеках.

Когда Лакгаэр разговаривал с Тимом, сверху, из комнаты, где вел прием Владислав, спустились двое мандречен. Одним из них был сам врач, другого эльф видел впервые.

На вид мужчине было около сорока. Узкие глаза, плоское лицо и слишком смуглая кожа говорили о том, что среди его предков были не только мандречены, но и сюрки. На нем был форменный кафтан императорской гвардии. Судя по массивным знакам различия на рукаве, рядом с эльфом стоял один из высших офицеров.

– Извините, ради Парваты, – улыбнулся Владислав Лакгаэру. – Этот господин очень торопится, разрешите, Тим обслужит его первым?

– Конечно, я еще выбираю, – сказал старый эльф.

Гвардейцы Черного Пламени славились своей необузданностью, рожденной, несомненно, от безнаказанности. Лакгаэр не собирался вступать в конфликт с офицером из-за места в очереди, а тем более спорить с человеком, чья аура пылала темным огнем недавних убийств. И что-то еще было неправильное в его ауре, неуловимое, но жуткое.

– Тим, два флакона «Ласкового мака», – сказал Владислав.

Лакгаэр даже ухом не повел, словно мандречены всегда, вот при каждом визите старого эльфа в аптеку покупали сильнодействующие эликсиры на основе морфия. Но Тим меньше умел владеть лицом. На нем промелькнули ужас и отвращение, паренек на минуту замешкался. Гвардеец рядом с Лакгаэром глубоко и часто задышал.

– Быстрее, Тим, – сказал Владислав нетерпеливо.

Лакгаэр смотрел на спину парнишки, мелькающую между высоких стеллажей. Затем взял в руки жестяную коробочку, лежавшую на прилавке, и стал рассматривать. Сейчас он не смог бы сказать, держит ли он коробочку с табаком или с монпасье, хотя на ней была яркая этикетка с подписью. Он чувствовал на себе недобрый, тяжелый взгляд офицера, но оборачиваться не хотел.

– Сидх, – стеклянным голосом произнес гвардеец, очевидно, только сейчас заметив его присутствие. – Очень старый сидх…

Мандречен, пьяный в стельку до наступления полудня – не такая уж редкость. Гвардеец на пике прихода явление более удивительное, но не настолько, чтобы быть исключением. Странно, обычно морфинисты не агрессивны.