отрывом от «живой жизни». В Чацком Достоевский почувствовал родственный себе образ, вызывающий в нем сочувственный отклик. Его привлек не ум Чацкого, которого он вслед за Пушкиным не склонен был в нем видеть, а его сердце (Напомним здесь, кстати, замечательные слова Пушкина о герое комедии Грибоедова: «Чацкий совсем не умный человек, но Грибоедов очень умен» (письмо от 28 января 1825 года князю П. А. Вяземскому. — Венг., V, 540); и в другом месте: «Все, что говорит он, очень умно, но кому говорит он все это?.. Первый признак умного человека — с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми и подобн.» (Венг., V, 540).). В понимании Достоевского, поскольку об этом можно судить по отражениям в его художественном творчестве, комедия Грибоедова «Горе от ума» претворилась в трагедию «Горе от сердца».

Уже из оценки Достоевским «Горя от ума» как произведения художественного мы могли заметить, что его привлекала и бытовая сторона комедии. Сам не чуждый в своем творчестве сатирического подхода в изображении типов и характеров, Достоевский невольно тянулся к Грибоедову. Его привлекала способность Грибоедова оставаться на грани сатирического изображения действительности, давать бытовую картину, лишь слегка сатирически окрашенную. В его попытках отразить быт дворянской среды в отдельных ее представителях нетрудно заметить отражение интереса Достоевского к бытовой стороне комедии Грибоедова. Но самому Достоевскому никогда не удавалось остановиться на той грани, которая его привлекала в Грибоедове. У него невольно над бытовой стороной перевес брало стремление дать психологически углубленный образ. Уже в «Униженных и оскорбленных», где в образе старого князя Валковского Достоевский пытается изобразить представителя аристократического дворянства, ему эта попытка не удалась. Но все же и здесь можно нащупать следы воздействия грибоедовской комедии. Припомним хотя бы слова Маслобоева о князе Валковском: «Ну-с, князю, разумеется, жениться нельзя было: что, дескать, графиня Хлестова скажет, как барон Помойкин об этом отзовется? Следовательно, надо было надуть» («Униженные и оскорбленные», III, 185. Фамилия «Помойкин» восходит к Гоголю. См. Андрей Белый, «Мастерство Гоголя». М., 1934, стр. 216.). 

III

Но есть в «Униженных и оскорбленных» более разительные следы отражения бытовой стороны грибоедовской комедии.

Совпадение имен действующих лиц произведений Достоевского с именами произведений других авторов часто является указанием на известную связь этих произведений. Не случайно в «Униженных и оскорбленных» появляются в роли приятелей Кати два ее дальних родственника Левенька и Боренька. Репетилов в своем известном монологе упоминает двух завсегдатаев Английского клуба —Левона и Бориньку. Есть, говорит Репетилов,

Еще у нас два брата:

Левон и Боринька — чудесные ребята!

Об них не знаешь что сказать...

В сходном положении Алеша вспоминает о Левеньке и Бореньке: «...У Кати есть два дальние родственника, какие-то кузены, Левенька и Боренька, один студент, а другой просто молодой человек. Она с ним имеет сношения, а те просто необыкновенные люди... Когда мы говорили с Катей о назначении человека, о призвании и обо всем этом, она указала мне на них и немедленно дала мне к ним записку; я тотчас же полетел с ними знакомиться. В тот же вечер мы сошлись совершенно. Там было человек двенадцать разного народу — студентов, офицеров, художников; был один писатель... Все они приняли меня по-братски, с распростертыми объятиями... Живут они в пятом этаже под крышами; собираются как можно чаще, но преимущественно по средам к Левеньке и Бореньке. Это все молодежь свежая; все они с пламенной любовью ко всему человечеству; все они говорили о настоящем, будущем, о науках, о литературе, и говорили так хорошо, так прямо и просто... Туда же ходит один гимназист. Как они обращаются между собой, как они благородны! Я не видал еще до сих пор таких!..» («Униженные и оскорбленные», III, 155.)

Не может быть сомнения в том, что здесь перед нами перенесение «Левона и Бориньки» комедии Грибоедова в иную историческую эпоху, из Английского клуба на собрание «под крышей» социалистической молодежи. За это говорит не только совпадение имен, но и совпадение композиционной роли этих лиц. Задача их указать на беспочвенность определенной группы, подчеркнуть бессмысленное «беснование» недовольной общественной группировки. «Шумим, братцы, шумим» одинаково подошло бы и к оценке роли «тайных собраний» Английского клуба, участником которых был Репетилов, и «собраний по средам» у Левеньки и Бореньки «под крышей», от которых в таком восторге Алеша. После «Левона и Бориньки» у Грибоедова Репетилов вспоминает «гениального» Удушьева:

Но если гения прикажете назвать:

Удушьев Ипполит Маркелыч!!!

Ты сочинения его

Читал ли что-нибудь? хоть мелочь?

Прочти, братец, да он не пишет ничего...

В параллель ему Алеша говорит о Безмыгине: «Безмыгин — это знакомый Левеньки и Бореньки, и, между нами, голова и действительно гениальная голова! Не далее как вчера он сказал к разговору: дурак, сознавшийся, что он дурак, есть уже не дурак! Какова правда! Такие изречения у него поминутно. Он сыплет истинами» («Униженные и оскорбленные», III, 156.).

Алеша здесь исполняет роль Репетилова, ставя своего отца в положение Чацкого. Он так же наивно убеждает князя Валковского непременно посетить собрание молодежи и убежден, что эта встреча произведет на него решающее влияние. Репетилов убеждает Чацкого:

Послушай, миленький, потешь меня хоть мало.

Поедем-ка сейчас, мы, благо, на ходу;

С какими я тебя сведу

Людьми!!! уж на меня нисколько не похожи!

Что за люди, mon cher! Сок умной молодежи!

Алеша восторженно говорит отцу: «Нет, ты побудь у них, послушай их и тогда, — и тогда я даю слово за тебя, что ты будешь наш! А главное, я хочу употребить все средства, чтоб спасти тебя от гибели в твоем обществе, к которому ты так прилепился, и от твоих убеждений».

Мы видим, как в «Униженных и оскорбленных» один эпизод из «Горя от ума» всплыл в сознании Достоевского и как своеобразно он его использовал. Для нас этот случай представляет еще интерес и в том отношении, что он обнаруживает в художественной манере Достоевского особенность, еще не отмеченную в должной мере исследователями. Я имею в виду художественный прием транспонирования какого-нибудь сюжетного положения, взятого из другого автора, перенесение его в другую историческую обстановку и социальную среду. Переработка чужого материала в таких случаях бывает настолько велика, что с большим трудом удается восстановить первоначальный источник. Указанием на этот источник