Я рассматривал портрет автора на спинке обложки — мистер Томсон Уивелл сидел в библиотеке: огромная копна волос, напоминающая парик, брови изогнуты, как боевые луки, на лице выражение ученого недовольства, как будто муть истории его раздражала. Я вдруг понял: весь этот огромный том написан не столько затем, чтобы интерпретировать факты мировой истории, сколько для того, чтобы выразить взгляды автора на государственность и прогресс. Это была история не мира, а одного человека. Внутри головы мистера Уивелла одни народы побеждали другие, интеллект брал верх над животными инстинктами и все происходило по единому космическому плану, который направляла высшая воля, явно предпочитавшая белую расу всем остальным. Похоже, я понял задумку Гиллмана: доктор хотел заставить меня перестать воспринимать слова как неоспоримые факты. Однако при встрече он ничего об этом не говорил. Он просто интересовался: «Как поживает мистер Уивелл?» — словно Томсон был одним из «гостей» института, ненормальным с пристрастием к запоминанию разных дат.

Тереза почти все время проводила одна. Иногда она отправлялась гулять в поле и даже каталась верхом, взяв лошадь на соседней ферме. Каждую пятницу она разговаривала по телефону с больными. Весной иногда купалась в речке за домом. Потом сидела с мокрыми волосами, завернувшись в полотенце, под платанами и курила «Мальборо», а я, расположившись на лужайке со своим историческим томом, поглядывал на нее издали.

Как-то раз я уселся почти у самого ручья, и, возвращаясь с купания в дом, она немного поговорила со мной. В этот день я почувствовал, что скоро пойдет дождь, купаться она не станет, и потому смотрел на нее без своей обычной осторожности. Она промчалась мимо меня, босая, со сложенными на груди руками, а потом вдруг остановилась и спросила:

— Ты что, следишь за мной?

— Конечно слежу.

— Если ты будешь меня преследовать, я скажу доктору Гиллману.

— Нет. Я не преследую. Я просто… смотрю.

Она поправила полотенце у себя на талии. По предплечью у нее стекала струйка воды.

— Тебе надо начать курить, — сказала она. — А то ты не знаешь, куда девать руки.

— Ага.

— Я могу тебя научить. После ужина я хожу курить в амбар.

Она пошла к дому. Когда Тереза проходила мимо лужайки, где Кэл, Дик, Оуэн и Арлен кидали тарелочку, они не обратили на нее никакого внимания. Может быть, их таланты лишали их возможности видеть красоту? Интересно, когда они глядели на картины Рембрандта или Моне, неужели они не видели этого рассеянного бледного света, этих теряющихся в дымке холмов? Похоже, никто в институте, кроме слепого Тоби с его фантазиями, и не подозревал, что Тереза прекрасна. Должно быть, они замечали худые руки и ноги, но не видели, как в ее глазах вспыхивают зеленые искорки, как она поправляет свои угольно-черные волосы и как тогда открывается тонкая бледная шея. Они не понимали, какие у нее чувственные красные губы — такие, будто она только что пришла с прогулки по морозу.

В тот же день, когда сгустилась темнота, я получил в старом амбаре свой первый урок курения. Амбар оказался действительно старым: на вид ему было не меньше ста лет. Он был сложен из огромных, грубо отесанных бревен, соединенных на концах «ласточкиным хвостом». На втором этаже находился сеновал, где всегда дежурил кот. Тереза ждала меня у входа, из кармана у нее высовывалась пачка «Мальборо», в руках она держала фонарик. Когда мы вошли внутрь, в нос ударил запах люцерны и сушеной кукурузы. Она отвела меня в уголок, где у нее было устроено из тюков соломы что-то вроде иглу. Сюда она забиралась каждый вечер, чтобы покурить, пока «гости» института поедали в столовой пирог с персиковым вареньем, а братья Сондерсы соревновались в решении уравнений и записывали счет римскими цифрами.

Тереза залезла внутрь, села по-индейски и жестом предложила мне протиснуться в соломенный домик.

— Никому не придет в голову искать меня здесь, — сказала она.

Я тоже залез внутрь, и она достала сигареты. Стены здесь были в три тюка высотой, а крыша оказалась наполовину открытой: я слышал, как по соломе шуршат кошачьи шаги.

— Ты же можешь тут пожар устроить, — сказал я.

Она вытащила из пачки помятую сигарету и закурила, потом сняла сандалии. Я посмотрел на ее ноги с тонкими щиколотками.

скелет ступни состоит из трех частей предплюсны плюсны и фаланг предплюсна состоит из семи костей

— Есть вещи похуже, чем заживо сгореть, — сказала Тереза, затягиваясь.

— Например?

— Утонуть. Или рак кишечника. Или удушье.

Она стряхнула пепел на грязный пол, а потом протянула сигарету мне. Я сунул ее в угол рта и сделал вдох. Дым оказался не таким едким, как я боялся. Я почувствовал его в животе, а потом коротко и сухо кашлянул.

— Представь свои легкие в виде воздушных шаров, — сказала Тереза. — Вот они медленно наполняются дымом… Можешь покрутить головой, это помогает поначалу. Я, когда в первый раз затянулась, тут же сблевала.

— Похоже, меня тоже сейчас стошнит…

— Хочешь выпить? — спросила она вдруг.

— Х-хочу.

— Мой старший брат снабжает меня потихоньку, когда приезжает сюда с родителями.

Она достала маленькую металлическую фляжку — хромированную, напоминающую те плоские фляжки, которые приносили с собой участники телевизионных шоу, отправляющиеся в путешествие. Тереза открутила крышку, сделала большой глоток и передала мне. В ответ я протянул ей сигарету. Жидкость во фляжке оказалась горьковатой и бесцветной — это был джин. Тереза легла на солому, не выпуская изо рта сигареты.

— Я тебе нравлюсь? — спросила она.

некоторые наиболее известные кораблекрушения 1850–1854 годов пароход марч сити из глазго / британский пароход пропал в северной атлантике 480 жертв / 1854 год утонул американский пароход арктика

Я не смог ответить. Огонек сигареты мерцал в темноте, дым скрывал от меня нижнюю часть ее лица. Мне казалось, что из амбара откачали воздух, — остался один только дым. Легкие мои сжались, как у астматика.

— Я к этому привыкла, — продолжала она. — К тому, что нравлюсь мальчикам. Меня это не волнует.

Слово «мальчики» было кисло-красным. Она вернула мне сигарету. Я постарался вести себя спокойно и с достоинством: сжал сигарету между большим и указательным пальцем, как бродяга в фильме про Великую депрессию. Выпустил дым, стараясь не отворачиваться. На глазах выступили слезы. Тереза рассмеялась, глядя на меня.

— А почему ты нравишься мальчикам? — спросил я.

— А ты сам не знаешь?

— Нет.

— Может, дело в сиськах? Они у меня стали такие чувствительные и так болят, что я иногда думаю — лучше бы их не было.

ураганы тайфуны снежные и другие бури / 11–14 марта 1888 года восточные штаты количество жертв 400 / август — сентябрь 1900 года город галвестон техас ураган количество жертв 6000