тщательно выбрит, причесан и благоухает одеколоном. Причем это образцовое состояние он ухитряется поддерживать в течение всего дня, что, впрочем, не трудно. Собственноручно прикасаться к технике он не любит, предпочитает руководить действиями подчиненных с определенного расстояния.

Такие командиры – золотой фонд любой части. Они умеют привести к общему знаменателю своих подчиненных, по крайней мере, внешне. В их подразделениях самая лучшая выправка и строевая подготовка, их ставят в первые ряды, а на их командира сыплется дождь из благодарностей и поощрений. К счастью, они не часто высоко забираются по служебной части, увольняясь капитанами, в лучшем случае майорами. С лета прошлого года все изменилось. Строевая подготовка уже мало кого интересует, пусть и не часто, но батареи полка ведут огонь по реальным самолетам противника, а вот тут у Филаткина, похоже, не все в порядке. Оказалось, что гонять новобранцев по плацу у него получается намного лучше, чем управлять огнем батареи. Вот и выперли его из запасного полка, так сказать, на фронте научится, а не научится… Только нам, его подчиненным, от этого не легче.

На следующий день после вступления в должность новый комбат устроил строевой смотр. И нашел массу недостатков. Мне влепили выговор. Догадайтесь за что. Слабо? За не по уставу длинные волосы! Вся батарея ржала. В первом взводе есть еще один мужик с залысинами, но до меня ему далеко. Вторую половину дня устраняем выявленные недочеты. Вечером новая проверка и новые придирки, у меня две пуговицы, оказывается, пришиты «не в сторону советской власти».

– Я из вас сделаю настоящих бойцов Красной армии, – грозится Филаткин.

Вроде и не дурак, но не смог приспособиться к новым требованиям. На следующий день «бьем чечетку» на плацу. А в парк комбат еще и не заглянул. Проверка техники выполняется дистанционно. Расчеты крутят механизмы, открывают затворы. В стволы комбат заглядывает издалека, как будто боится запачкаться. После проверки мы закрашиваем звездочки на стволе. Дронников на них внимания не обращал, Филаткин решил, что дополнительные регалии нашей пушке не положены. Петрович схлопотал три наряда вне очереди за ободранные кузов и кабину единственного в батарее транспортного средства.

– У меня коробка на ладан дышит, магнето барахлит, фрикционы подгорают, – бурчит Петрович, – а он мне «не покрашено»! А где я краску возьму? Лучше бы запчасти помог достать…

С наряда красноармейца Семяхина снимают в тот же день, другого тракториста в батарее нет. На следующий день Петрович устраивает забастовку. Демонстративно разбирает двигатель и на все вопросы, когда трактор будет на ходу, отвечает:

– Регулировка клапанов суеты не любит, как сделаю, так и будет готово.

Филаткин злится, но одернуть наглеца не может – трактор с трактористом на батарее в единственном экземпляре. Привыкайте, товарищ старший лейтенант. Это еще не фронт, но уже и не совсем запасной полк. Здесь с людьми надо мягше, а на вопросы смотреть ширше.

Батарея почти укомплектована, во всяком случае, огневые расчеты, расчеты ПУАЗО и дальномера доведены до штатной численности. И даже, как показала последняя стрельба, более или менее подготовлены. Осталось только отделение материального обеспечения и тяга. Тягачи нам обещают перед самой отправкой на фронт, а пока Петрович отдувается за всех, благо позиции батарее менять не надо. С отправкой нас из Горького тоже не спешат, артиллерии в дивизионном районе ПВО отчаянно не хватает, особенно современных 52-К, и мы несем дежурство, буквально не выходя с территории полка.

Между тем в городе царит приподнятое настроение, люди собираются у черных тарелок репродукторов и слушают последние сводки Совинформбюро, которые своим неповторимым и сразу узнаваемым голосом читает Левитан. По его интонациям, уже с первых слов понятно, какие это будут новости, хорошие или плохие. В последнее время звучат хорошие: враг разгромлен и отогнан от Москвы, наше наступление продолжается. Слышатся разговоры, что немец окончательно выдохся и вот-вот стремительно покатится на запад, видимо, Наполеона вспомнили. И хотя от столицы до линии фронта меньше сотни километров, уже началась реэвакуация. Надеюсь, что выпуск наших орудий тоже возобновят. Тогда нас, наконец, отправят на фронт, а то капуста в разных видах и пшенный суп, в котором крупинки гоняются за селедочной головой, уже смертельно надоели.

На дворе начало февраля, а мы все еще в запасном полку. Человек ко всему привыкает, вот и я привык к этой жизни. Даже к закидонам Филаткина привык. В январе немцы город почти не беспокоили, только изредка, на большой высоте проходил «юнкерс»-разведчик, а потом опять затишье на несколько дней. Когда появилось больше свободного времени, захотелось осмыслить свое появление здесь и прикинуть планы на будущее.

Вся батарея уже давно спит, и только ко мне сон никак не придет. Я осторожно ворочаюсь с боку на бок под тонким красноармейским одеялом, стараясь не разбудить соседей. Бесполезно, что-то рановато меня начала одолевать бессонница. В конце концов я отбрасываю попытки заснуть и начинаю думать о своей жизни в этом времени.

Итак, что мы имеем в активе? Самое главное, что я до сих пор жив и, в общем, здоров. Более или менее легализовался, во всяком случае, до конца войны меня серьезно проверять уже вряд ли будут. Даже если я попаду в окружение, то, скорее всего, ограничатся запросом в часть, а там подтвердят мою личность. О плене думать не хотелось, лучше сразу сдохнуть, но в жизни все бывает. Что еще? Ну конечно, род войск, в который я попал. Во-первых, почти по специальности, только пушка другая. Во-вторых, до передней траншеи километр-другой всегда наберется. Но обольщаться этим не стоит, сам убеждался, сколько времени нужно немецким танкам на преодоление этого расстояния.

А что у нас в пассиве? Моя легенда шита белыми нитками, и стоит копнуть поглубже, я моментально оказываюсь в застенках НКВД с клеймом «немецкий шпион». А там из меня начнут выбивать явки, пароли, имена сообщников. А поскольку ничего этого я не знаю, то могут и до смерти забить. Бр-р-р, даже холодом потянуло. Да, лучше сидеть тихо и не высовываться. В самом лучшем случае меня ждет местная психушка, в худшем – стенка и безымянная могила, или крематорий. Никто и не вспомнит, как звали.

А между тем год нам всем предстоит веселый. Из всей хронологии точно помню только одну дату – 19 ноября, начало нашего наступления под Сталинградом. Немного. А ведь были еще Воронеж, Харьков, Керчь, Вторая ударная, Сычевка… Да много чего было, все и не упомнишь. Может, анонимку написать? Так ведь далеко она не уйдет, а про эти события знаю только