— И вы считаете, — Турецкий с усмешкой уставился на Смурова, — что, оставшись в живых после такой катастрофы, вытащив из огня еще двоих человек, — я ссылаюсь на материалы, собранные следователем Харченко, — министр взял да и застрелился? От отчаянья, надо понимать? — Он произнес последнюю фразу с откровенной насмешкой. — Впрочем, о чем мы спорим, кому, как не вам, первому заместителю, и знать причуды своего шефа, верно? Например, спасать людей в критических ситуациях, а затем впадать в отчаянье и стреляться. Любопытное наблюдение…

— Значит, вы все-таки видели следственные материалы Харченко? — снова «подловил» Турецкого Смуров. — А изображаете этакую невинность! И про пистолет якобы не слыхали, да? Это такая теперь манера у Генеральной прокуратуры вести доверительные беседы? — Лицо Смурова было довольным.

— Генеральная тут ни при чем, о ней разговора нет. Материалы я видел еще в Москве, и они сразу вызвали у меня массу недоуменных вопросов. Между прочим, этого Харченко мне характеризовали как толкового, грамотного работника. Не понимаю, что с ним могло случиться? Но это — другой разговор, не застольный, во всяком случае. А вот другой вопрос меня интересует. По какой причине он ознакомил вас с этими материалами? До конца следствия он не имел права этого делать.

— Но я отнюдь не постороннее лицо! — готов был возмутиться бестактностью Турецкого Смуров.

— Закон есть закон, и он для всех одинаков. В последнее время об этом приходится частенько напоминать.

— Ну хорошо, я готов с вами согласиться. Но какие у вас-то претензии могут быть к нам? Ко мне, к Георгию, а? Мы же не лезем в ваше следствие и не даем советов, хотя могли бы. Но, как вы сами сказали, закон есть закон.

— Во-первых, слова «претензия» я не произносил. Вопросы — другое дело. Как говорят в Одессе, «их есть у меня», можете не сомневаться. А почему закон запрещает знакомить посторонних с материалами расследования, объясню. Чтобы они не могли оказать давления на следователя, только и всего. Как делаете это вы, диктуя, скажем, мне свою версию.

— Но если у вас нет никакой необходимости выслушать, к примеру, мою версию, зачем же тогда вам понадобился допрос? Вы знаете, у меня возникает впечатление, что у вас, господин Турецкий, уже сложилось какое-то ложное представление об этом весьма печальном деле. Что-то вроде предубеждения. Либо определенная заинтересованность в известной вам точке зрения. Разве не так?

— Хм, интересная логика! — Турецкий взглянул на Грязнова. — Уж кто бы говорил, верно, Слава?

— В порядке вещей, — многозначительно пожал плечами Вячеслав Иванович.

— Что вы имеете в виду? — прямо-таки нахохлился Смуров, и красивое его лицо исказила злая гримаса.

— Только то, господин Смуров, — Александр Борисович сладко улыбнулся, — что, говоря вообще о какой-либо заинтересованности, не следует забывать, что это именно вы увели у своего бывшего товарища и коллеги, у Сальникова, его жену, Марину… — Турецкий вопросительно взглянул на Грязнова, и тот с ходу уточнил:

— Евгеньевну.

— Вот именно, — кивнул Александр Борисович и беспомощно развел руками.

— Но какое это имеет отношение?.. — почти закричал здорово, видать, уязвленный Смуров.

— Возможно, ровным счетом никакого, а может быть?.. Слава, как там поживает наш Шекспир, который Вильям? Что он по этому поводу думает?

— Он-то? — с видом простачка откликнулся Грязнов. — «Есть многое на свете, друг Горацио, о чем не снилось мудрости твоей…» — произнес он с неподдельным пафосом.

— Вот! — многозначительно поднял указательный палец Турецкий.

Настя с величайшим трудом сдержала себя, чтобы не разрыдаться от смеха: Грязнов, цитирующий «Гамлета», — это было слишком даже для нее.

— Господа, — почти прорыдала она, — давайте оставим Богу — Богово, а столу — застольное! Слава, нас когда-нибудь напоят кофе, или я пойду спать?

— Да, господа, — внимательно глядя на Настю, находящуюся на грани истерики, заметил и Турецкий, — оставим эту трудную тему. К ней мы, если пожелаете, обязательно вернемся, но только лучше завтра, как условились, хорошо? Не возражаете? Повесток рассылать не надо? — уже пошутил он. — Мы все — сознательные и законопослушные граждане, будем из этого и исходить. Слава, действительно, ну где наш кофе?

— Вон он, ползет.

— Алексей Петрович, договорились? — Турецкий не смог отказать себе в удовольствии дожать Смурова. — Жду вас к одиннадцати.

Тот, отходя от раздражения, ничего не ответил, но пожал плечами и кивнул. Он был очень недоволен, что после первой стычки поле брани осталось не за ним.

Официант принес две бутылки коньяка и показал Грязнову. Тот осмотрел их и важно разрешил открывать.

— Не возражаете, раз уж случай свел за одним столом? — изысканно выразился Вячеслав Иванович и показал официанту, чтобы тот начал разливать с хозяев.

Те уже ни против чего не возражали, видно, халява, она везде халява. Потом официант стал наливать из кофейника в чашечки, которых было только три. И когда он поставил их перед Масловской, Турецким и Грязновым, Вячеслав поднял свою рюмку и, не чокаясь ни с кем, сказал:

— За удачу! За успех пить не люблю, а вот удача никому из нас никогда не помешает, верно, Настенька?

— Твое здоровье, Слава.

Оркестр заиграл тягучее, известное лет сорок назад салонное такое танго. Стариной повеяло.

— Разрешите вас пригласить на танец, Анастасия Сергеевна? — сиплым, словно от напряжения голосом, спросил «орел».

— Я не представил вам моего коллегу, извините, — совсем не извиняющимся тоном сказал Митрофанов, — Рауль, а по батюшке — Искандерович.

— А мы уже знакомы, — небрежно ответила Настя. — Вы тоже извините, Рауль, я пришла кофе выпить. Вот когда выпью, там посмотрим, если у вас не пропадет желание. — И она ловко изобразила улыбку во все тридцать два зуба.

Улыбнулся и Рауль, неожиданно сверкнув золотым зубом в глубине рта, справа. Хищная получилась у него улыбка, права Настя — действительно стервятник.

Вероятно, хозяева стола все-таки почувствовали, наконец, опасность, исходившую от явившейся троицы. Вопросы и собственные соображения относительно авиакатастрофы и гибели людей отпали. «Гости» в молчании выпили кофе, и Настя, чуть потянувшись, немного отодвинулась от стола, словно выказывая намерение подняться. На это ее движение мгновенно среагировал «стервятник» Рауль.

— Ну а теперь я могу вас пригласить? — просто до неприличия осипшим голосом спросил он и поднялся.

— Теперь? — Настя оглядела его сверху донизу, усмехнулась. — Наверное, если не будут возражать мои кавалеры. Как, Слава? Ты не возражаешь, Саня?

— Настенька, — ласково сказал Грязнов, — не валяй дурака. Есть желание, танцуй, кто тебе запрещает? А мы посмотрим, я уж говорил, что сто лет не видал, как люди танцуют.