Победа сулланцев знаменовалась волной спонтанного террора, постоянно происходящего уже в процессе военных действий и напугавшего даже сторонников диктатора (Plut. Sulla, 31). Вероятно, Сулла сознательно начал именно с такого рода акции. Далее последовали проскрипции. По просьбе сторонников (или в соответствии с собственным планом), диктатор составил список из 80 имен лиц, подлежащих уничтожению, на следующий день добавил 220 имен, на третий — «по меньшей мере столько же» (Plut. Sulla, 31). Списки Сулла составил лично. Потом они возобновлялись и, наконец, диктатор заявил, что записал только тех, «кого вспомнил», обещая добавить тех, кого «вспомнит еще» (Ibid.).

Укрывательство проскрипта каралось смертной казнью даже если укрывателем был близкий родственник (отец, сын или брат), а за убийство платили 2 таланта. Раб, убивший хозяина или сын-отца, не подлежал наказанию. Имущество конфисковывалось, а рабы отпускались на волю. Как правило, жертвы уничтожались, лишь в достаточно редких случаях диктатор ограничивался изгнанием или конфискацией (Арр. В. С, I, 95–96; Plut. Sulla, 31; Veil., II, 80). Последнее было опять-таки грубейшим нарушением закона, поскольку даже гражданин, осужденный на высшую меру наказания в полном соответствии с законом, как правило, присуждался не к смерти, а к изгнанию и лишению гражданских прав.

Валерий Максим оценивает число казненных в 4 700 человек (Vail. Mai., X, 2,1), вероятно, эта оценка касается людей, принадлежащих к социальной элите. Согласно Аппиану, Сулла уничтожил 40 сенаторов и 1 600 всадников (Арр. В.С. 1,95), по Флору, число всадников достигло 2 000 (Flor, III, 21). Террор вышел за пределы уничтожения противников. Карали за денежную помощь и сочувствие марианцам, а также — за различного рода связи с ним. Особенно свирепствовали против богатых, многие становились жертвами личной вражды с сулланцами. Списки составлялись по всей Италии. Некоторые убийства сопровождались особыми жестокостями. Головы убитых выставлялись на форуме, а современникам на всю жизнь запомнились эти страшные дни террора (Арр. В. С, I, 95–96; Plut. Sulla, 31; Veil., II, 28; Dio, 30–36, fr. 9; 21). Акции проводились против целых городов: Столетий, Итерамна, Пренесте, Флоренция, Сульмон.

Сулла позаботился о полном уничтожении всего, связанного с противниками. Все действия марианцев были объявлены противозаконными. Победные трофеи Мария были свергнуты, равно как и статуи марианских лидеров (Licin. р. 33 Flemish). Дети и внуки проскрибированных лишались гражданских прав, что было тоже беспрецедентно для римских законов, предполагавших только индивидуальную ответственность.

Террор обогатил сулланскую верхушку и именно тогда создавались сверхбогатства сулланских олигархов и основа их политического могущества. Состояние Суллы достигло 350 млн. сестерциев (Liv. Epit., 89), богачами стали Каталина (Sail. Cat., 5), Марк Лициний Красс, занимавшийся скупками конфискованного имущества (Plut. Crass, 6), Гай Веррес и многие другие. О массовых грабежах пишут многие авторы (Sail. Cat., 11; Арр. В. С, 1, 95–96; Plut. Sulla, 33; Dio, 30, fr. 9–11). Происходило и грандиозное перераспределение собственности, когда с санкции Суллы его сторонники приобретали конфискованное имущество по сниженным ценам.

Итогом террора было уничтожение марианцев и любой другой оппозиции и создание атмосферы подавляющего страха. Репрессии стали резким шоком, сломившим всяческое сопротивление, а конфискации были расплатой с армией и сулланским окружением, равно как и способом создания новой олигархии, располагавшей теперь гигантскими богатствами.

Кровавая вакханалия коснулась и Цезаря, едва не ставшего ее жертвой. Формальных оснований для осуждения, даже учитывая полнейший произвол диктатора, у Суллы не было, в военных действиях 83–82 гг. Цезарь не участвовал, а каких-либо тесных связей с марианским руководством у него, видимо, уже не было. Участию в войне препятствовала и должность: фламину Юпитера было запрещено покидать Рим и даже смотреть на вооруженное войско и прикасаться к острым предметам. Наконец, молодой человек совсем недавно женился и, видимо, только что стал отцом. Сулла сделал другой ход, потребовав от Цезаря развода с Корнелией, а после отказа, лишил его должности фламина Юпитера, приданого жены и родового наследства. Преследуемый и больной лихорадкой, Цезарь попал в руки сулланского патруля и спасся только после того, как откупился за взятку (Plut. Caes., 1; Suet. Iul., 1). Цезарь был спасен благодаря матери, сумевшей найти путь к всесильному диктатору. Непосредственными ходатаями выступили весталки (по римскому обычаю даже осужденный на казнь подлежал помилованию в случае встречи со жрицей Весты) и два влиятельных покровителя, будущий консул 77 г. Мамерк Эмилий Лепид Ливиан и родственник Аврелии, Аврелий Котта. По мнению исследователей, это мог быть либо Г. Аврелий Котта, член кружка Антония и Красса, изгнанный в 91 г. комиссией Вария и возвращенный Суллой, либо его брат, Л. Аврелий Котта, позже ставший консулом 74 г. Вполне возможно, что ходатайствовали оба. Сулла дал согласие, сделав это весьма неохотно, и произнеся свою знаменитую фразу о том, что этот молодой Юлий «стоит многих Мариев».

Как и многие другие эпизоды из молодости Цезаря, этот вызывает немало вопросов. Предыдущий рассказ был основан на достаточно логичном изложении Светония. Плутарх дает хотя и близкий, но несколько иной вариант. Согласно Плутарху, Сулла потребовал развода с Корнелией и, после отказа, лишил Цезаря приданого. Цезарь попытался стать жрецом (возможно, подтвердить сан фламина), Сулла помешал ему и теперь уже внес в проскрипционные списки. В этом варианте действия Суллы оказываются в большей степени «в правовом поле», а действия Цезаря более вызывающими.

Между Суллой и Цезарем произошла личная встреча. Очень маловероятно, что встреч было несколько, диктатор вообще не удостаивал свои жертвы аудиенции, и уже сам факт был неординарным. Светоний и Плутарх сообщают, что встреча произошла до ходатайства родственников, но логичнее предположить, что она состоялась после. Вероятно, Цезарь просто получил приказ о разводе, а поскольку его не последовало, Сулла, как и ранее, вопреки всяким законам, внес его в списки. Для личной встречи должно было быть очень веское основание, и им могло стать ходатайство. Возможно, Сулла захотел лично поставить точку в этой истории.

Встреча произвела на Суллу очень сильное впечатление. О чем могли говорить эти два человека? Это уже загадка для романиста, историку остается только констатировать факт и всякая попытка реконструкции является лишь умозрительной гипотезой. Вероятнее всего, Сулла встретил не политическую (это было бы самоубийством для Цезаря), а нравственную оппозицию. Проявив глубокую лояльность к Риму и (хотя бы чисто внешнюю) лояльность к диктатору, молодой человек оказался готов погибнуть ради сохранения собственной чести и чести своей жены, сейчас, как никогда, нуждающейся в его поддержке. Может быть, это сцена была чем-то похожа на мастерски нарисованную Александром Дюма сцену первой встречи д'Артаньяна и кардинала Ришелье. Впрочем, на месте коварного, ловкого, жестокого, но все же преданного идее государственности кардинала был циничный кровавый палач, не веривший никому и, вероятно, изверившийся уже во всем, кроме своего права вершить дела по собственному произволу.