воина. Очередь подошла. Пешва вошёл, не вытирая пота со лба, и посмотрел на съёмочную группу, как на солдат, которых нужно вдохновить перед боем.

Пыль

Когда вы моете свою мать,

Будьте внимательны, как с ребёнком.

САВИТРИ РАДЖИВАН, «КОГДА ВЫ МОЕТЕ СВОЮ МАТЬ»

Они были пылью на обочине моих улиц. Что может измениться в жизни пыли, стань её чуть больше или меньше? Бабушка почти всё время проводила за гранью видимого бытия. Она смирно сидела на камне у лачуги и смотрела в дверцу напротив. Её сухонькая рука привычно тянулась за подаянием. Мария стыдилась этого и вешала ей на руку полотенце.

Мария стирала старушке, одевала в линялое, но чистое сари. Она ловко научилась заматывать его. Зажимала губами булавки, ткань подтыкала в нижнюю юбку из тонкой мешковины, при этом пальцы чувствовали сухую постаревшую кожу живота. Мешковина и розовое ситцевое полотно быстро скреплялись булавками, и ткань забрасывалась бабуле на плечо. Можно было ещё раз подоткнуть в юбку этот бедняцкий шлейф, чтоб не болтался.

Марии теперь было о ком заботиться, о ком думать, кого кормить и провожать до туалета на пустыре. У Амира был его театр, роли, репетиции в студиях с зеркалами, его ждали пробы, скрупулезная подготовка. У Марии не было ничего, кроме надежды. Вдвоём с бабулей они плыли на гнусном клочке суши среди дней, так похожих друг на друга и полных огромного ожидания. Трепетной заботой о бабуле Мария так же хотела искупить перед невидимым судьёй вину за детей, к которым так долго не могла вернуться.

Бабуля с лицом китайского болванчика была для Марии и утешением, вроде огородика для фермера или новой повести для любителя чтения. Пускай старушка большую часть времени находилась в пограничных пространствах, главное – она была живая. Мария благодарила судьбу за то, что они подобрали её.

С приходом сумерек ничего не оставалось, как ложиться спать. Ворованным электричеством старались не пользоваться. Уже много раз приходили чиновники, обещали снести деревню, построить на её месте многоэтажный комплекс.

Мир льстит слону да попирает муравья. Рыбаки боялись навлечь беду даже слабыми бликами из хижин. После заката шиферное подножье растворялось во мгле. В некоторые вечера народ собирался возле самой дальней лачуги у залива посмотреть телевизор. Он успокаивающе рокотал. Жили подобно первым людям, знающим время по солнцу.

Однажды ночью Амир, забираясь на верхние нары к Марии, горячо желая её любви, сказал:

– Может быть, я ошибся, я правда забрал чужую старушку, отдал кольцо с аметистом. Так поступают только очень глупые, суеверные люди. Я так хотел её найти, написать отцу, что всё хорошо! Тогда, наверное, он бы простил меня.

– Что ты, – шикнула на него Мария, – ты же видел у неё на шее луну!

Случалось, бабушка возвращалась из мысленных скитаний. Это было так, словно в трущобу внезапно провели электричество и она озарилась светом тысяч гирлянд. Нарин хитро улыбалась, щурила и без того узкие глаза и принималась рассказывать небылицы.

Духи ночи

От боли и от жара

Я знаю парацетамол —

Легенды моего народа.

МИНА КАНДАСАМИ, «ИХ ДОЧЕРИ»

Красные угли светились в плитке посреди лачуги. Гаснущий огонь был похож на драгоценный сплав. Старая Нарин глубоким голосом начинала называть духов ночи, блуждающих за шифером.

По Андери шёл морок ниши, призывал лунатиков подниматься и бродить в домах, прыгать с балконов в течение лунного света. Для Марии ниши говорил голосом Амира, а Амира звал шёпотом Марии.

К хижинам подкрадывались уродливые карлики гудро бонга. Они хотели стащить малюток, что спали в этот час в ногах родителей. На пустыре ворошил мусор демон Адомхор, он был голоден, искал мёртвых, чтоб насытиться. Он мог стать невероятно красивой девушкой и, соблазняя мужчин, питаться их кровью и силой.

– Демоны всегда там, где смерть и грязь, – объясняла старая Нарин, и Мария сжимала руку Амира.

– Слышите, звенят браслеты из ракушек? – говорила Нарин.

Они задерживали дыхание и слышали, как по улочке проходит кто-то тихий и ракушки постукивают друг о друга в густом воздухе.

– Это бродят чикол бури, женщины, которых забрала вода. Они были так несчастны в браке, их били, топили беременных, их дети рождались в воде белоглазыми, как слепые.

Стайки белоглазых детей плескались между мангровых корней, их смех переливался над деревней, словно колокольчики. Хотя ночь была тёплой и муссоны отступили, Мария и Амир тянули руки к плиточке, их кожа покрывалась коркой мурашек.

– Живут ещё мекхо, это они воруют у рыбаков улов из лодки, гнусавые духи, они говорят в нос «мекх ди джа» – «дай мне рыбки». Жди беды, если не поделился с духом – утонешь, и твоя лодка вернётся пустой. Есть ещё бегхо – это те, кого съели тигры в Сундарбане, они умеют рычать и заманивают людей в пасти. По миру летает сова Панджапеши, – задумчиво перечисляла бабушка тёмный пантеон, – она наносит удар клювом и склёвывает душу.

Бабуля медленно припивала свой вечерний чай, разбавленный молоком, и продолжала:

– А здесь, в городах, скитаются конджоката – безголовые призраки тех, кто погиб под бешеными поездами. Ах, как же они ищут свои пропавшие головы, как ищут, да нигде не могут найти. Головы-то давно укатились! Вот ты, – она тыкала пальцем в Амира, – шатаешься до поздней ночи по Бомбею, а ведь они могут превратить тебя в своего раба и заставить искать голову по всем станциям.

Наступало время спать, Мария и Амир помогали Нарин улечься, а сами взбирались на верхние доски. Мария тряслась будто от холода и прижималась к Амиру, он тихонечко стучал ей по плечу, чтоб успокоить.

– Знаешь, она рассказывает о наших бенгальских духах, – шептал он, рассматривая дыры в крыше.

– Вот видишь, это наша бабуля, – шептала в ответ Мария. – Наконец-то ты обрёл свою любимую даади.

Паола

Заставь его узнать белое золото,

Сравнить с твоей бледно-коричневой кожей.

Пусть он выберет.

МИНА КАНДАСАМИ, «ВЫДЕРЖКИ ИЗ УЧЕБНОГО ПОСОБИЯ»

Мария с самого начала хотела найти работу. Худо-бедно она научилась говорить на смеси языков, складывая неправильные цепочки слов, но не умела писать. Даже не могла прочесть, куда идёт автобус. Виза и паспорт были просрочены, на улицах Мария избегала полицейских. Она собиралась наняться горничной в любой дом, но останавливалась в первом