– За такой вариант голову оторвать мало! – зло ответил Жмыхов. – Времени у нас было в обрез, но с ним все же обговорили – вот приманка, девка, поезд тронулся, ее нет. Где? Взяли! Что остается делать – прыгают с поезда. А дальше уже разбирайся! Условия лучше не придумаешь – ночь, никого вокруг, насыпь, лес… Главное, сам согласился, пообещал, что проблем не будет. Ну и что теперь делать?

Жмыхова особенно бесило, что он сам же и повелся на обещания Лоскутова. Никому нельзя доверять. И планировать на ходу такие вещи – последнее дело. Правда, выхода у них не было. Этот кретин, ища Томилина, десять дней неизвестно где катался, потерял машину, подставился под резиновую пулю, и никого бы так и не нашел, если бы не счастливый случай. Вот это и называется – дуракам везет. Вопрос теперь в том, повезет ли умным?

Андрей велел Гусеву оставаться на месте и снова вышел к поездам. Жизнь здесь давно замерла. На третьей платформе ждал отправления товарный состав. Безжизненный свет фонарей заливал пустой перрон.

Вдруг там, где рельсы убегали во тьме в сторону Зеленодольска, на фоне красных и синих железнодорожных огней Жмыхов заметил медленно и неуверенно бредущую человеческую фигуру. Человек шел, странно скособочившись, спотыкаясь, как пьяный, то и дело останавливаясь и замирая на время. Что-то екнуло в душе у майора, он пробежался до конца перрона, спрыгнул на рельсы и быстро зашагал навстречу подозрительному человеку. Через минуту они встретились, и Жмыхов уже ясно увидел, что человек этот – Лоскутов.

– Твою мать, майор… – совсем не по-уставному заговорил Лоскутов. – Совсем плохо дело…

Он болезненно кривил лицо и придерживал левой рукой правую.

– Ты что это – ранен? – с раздражением спросил Андрей. – Какого черта? Где Томилин? Томилин где?!

– Не знаю, – сухо ответил Лоскутов. – Осточертело все! Мочи нет!

Он сел прямо на шпалы и уронил голову на грудь. Казалось, он спит.

Жмыхов окончательно потерял самообладание. Он схватил Лоскутова за грудки, поднял, точно безвольную тряпичную куклу, и как следует встряхнул. Виталий застонал.

– Что стонешь, гаденыш? – прошипел Жмыхов ему в лицо. – Перед твоим родственником кому придется объясняться? Тебе, что ли? Где Томилин? Ты упустил его?

– Не совсем так, – плачущим голосом ответил Лоскутов. Ноги его подкашивались. – Мы с поезда соскочили, как и планировалось. Я первый, потом он. Он стал меня искать, а в темноте-то не видно. Я дождался его и отоварил прутом…

– Каким, к черту, прутом?!

– Я в поезде запасся…

– У тебя, что – не было оружия?

– Было. Эта сука, которая меня в Веселом…

– Ясно. Чего дальше было?

– Отоварил я его по черепу. Он упал и отключился вроде. Я хотел документы его посмотреть. А он, сука, из травматики в меня… Второй раз я попал, сука!

– Жаль, что тебя вообще не убили! Дальше что было?

– Рука у меня отнялась! В руку он мне зарядил! Кость, наверное, треснула – боль такая, что терпеть невозможно. Пока я в себя приходил, он куда-то свалил…

– Куда?!

– А я знаю? У меня шок был. Ну, какое-то время… А он, пока я в отключке валялся, собрал свои манатки и ушел.

– Какие манатки, кретин? Ты в своем уме, какие манатки? Он за тобой с чемоданом прыгал, что ли?

– Нет, это я так сказал, по привычке. Пустой он ушел. Ну, с пушкой своей. Развелось этой травматики, мать ее!.. Почему у нас не пресекают этот беспредел? Я бы за это дело срок давал однозначно… Закон принять надо…

Жмыхов едва удержался от желания пнуть своего нерасторопного напарника.

– Заткнулся бы, законотворец! Ты лучше бы о себе беспокоился! С прутком поперся! Ты головой думал или чем?

– А что было делать? – огрызнулся Лоскутов. – Говорю, была у меня пушка, но эта гнида московская ее взяла. И вообще я не знал, что он со мной в одном купе едет. Все же спонтанно получилось! Вы же сами в курсе были! Сами распорядились, чтобы я действовал, а теперь что? А теперь Виталий за все отдувайся?

– Ладно, проехали, – устало сказал Жмыхов.

Его гнев остывал. В самом деле искать виноватых было бессмысленно.

– Поднимайся! – сказал он. – Нечего тут рассиживаться. Надо решать, что делать дальше. Как далеко отсюда то место, где вы спрыгнули?

– Километр-полтора, – вяло ответил Лоскутов. – Не сильно далеко, в общем. Хотите туда отправиться? Да бесполезно! Он давно свалил.

– Вопрос, куда он свалил, – задумчиво пробормотал Жмыхов, вглядываясь в темноту, подсвеченную редкими огнями, и вдруг задал совершенно неожиданный вопрос: – Как думаешь, он про наследство знает? Не было разговоров в вагоне?

– Никаких разговоров, – мотнул головой Лоскутов. – Они с этой девкой вообще почти не разговаривали. Типа едва знакомы. Но потом он за нее заступился от души. Двоим навалял.

– Значит, чувства серьезные, – размышляя вслух, заключил майор. – А мы девчонку как бы похитили – значит, что из этого следует? Что он вернется на станцию, чтобы выяснить, какова судьба боевой подруги. Правильно? Но вернется скрытно, потому что будет подозревать подвох, осторожничать станет. Тебя-то он уже не боится, но ведь ясно, что против него действуют, по крайней мере, двое. Значит, будет действовать осторожно. Выходит, нужно его здесь ждать.

– Мне к врачу нужно, – мрачно сообщил Лоскутов.

Жмыхов едва взглянул на него и продолжил свои размышления:

– А если предположить другой вариант? А если он забил на все и подался на шоссе? Поймает попутку – и через полчаса-час в городе. И где там его искать? Гостиниц у нас много…

– У него, по-моему, денег нет, – подал голос Виталий. – Я обратил внимание – все время девка платила. На что же он гостиницу снимет? Я думаю, в гостиницу он соваться не станет, будет искать старых знакомых, у кого перекантоваться можно.

– Какие у него знакомые? – махнул рукой Жмыхов. – Хотя тебе виднее. Я не местный. Только по опыту знаю, если столько времени прошло, да у тебя в кармане ни шиша, все знакомые куда-то пропадают. Не найдет он никого. Нет, если верить тому, что о нем рассказывают, он придет сюда. Томилин за тобой не раздумывая двинул, когда ты ему про девушку сказал, значит, и сюда вернется, ну, может, чуточку мозгами пораскинет. Значит, и нам это сделать нужно. Подумать то есть. Хватит уже импровизировать.

– Мне к врачу нужно, – напомнил Лоскутов.

Он сидел, скособочившись, на шпале и исподлобья смотрел на майора. В темноте не было видно выражения его лица, но голос звучал довольно недружелюбно. Жмыхов подумал, что, кроме всего прочего, Лоскутов был приставлен, чтобы присматривать и за ним, Жмыховым, и еще неизвестно, что он будет петь на ухо своему родственнику Орешину. Небось наплетет, что история с поездом – провальная идея Жмыхова, а про то, что сам не справился с делом, разумеется, упоминать не станет. Орешин не дурак, но к родне все равно отношение иное, нежели к чужому человеку.